Собранный хороший урожай в Западной Сибири, в Казахстане, в Алтайском крае и в других краях и областях спас положение с организацией посевных кампаний в таких республиках, как Мордовия. В 1947 г. колхозам МАССР было отпущено семян зерновых культур 26 700 т, картофеля — 1300 т, конопли — 245 т, подсолнечника и льна — 113 т, семян многолетних трав — 296 ц1.
Предпринимаемые руководством страны в духе политики начала 1930-х гг. меры по укреплению колхозного строя не приводили к желаемым результатам. По крайней мере, сельское хозяйство Мордовии с огромным трудом выбиралось из той пропасти, в которой оно оказалось к концу войны. Задачи четвертого пятилетнего плана развития сельского хозяйства были выполнены лишь по отдельным показателям. Например, по планам к 1949 г. должны были быть восстановлены довоенные посевные площади и валовые сборы зерновых культур. В 1950 г. вся посевная площадь составила 1013,4 тыс. га, в том числе зерновых культур — 798,0 тыс. га, что означало выполнение заданий пятилетнего плана по посевным площадям на 98 %, а по зерновым культурам — на 97 % (см. прил. 6). В то же время в 1940 г. вся посевная площадь составляла 1048,8 тыс. га, в том числе зерновых культур — 905,0 тыс. га (прил. 11). Не было выполнено задание о всемерном повышении урожайности и увеличении валовых сборов зерновых культур к концу пятилетки до 59 млн пуд (то есть более 960 тыс. т.)2. В 1949 г. валовой сбор составил 580 тыс. т, в 1950 г. — 260,7 тыс. т, в 1953 г. — 511,4 тыс. т, а государственные заготовки — соответственно более 200 тыс. т (34,5 % от валового сбора), 103,2 (39,5 %) и 203,7 тыс. т (39,8 %) (см. прил. 10). При этом лишь в 1953 г. государственный план по заготовкам зерновых культур оказался выполненным3. Нестабильность урожаев зерновых культур вместе с сохранявшейся высокой долей его изъятия определяла и неустойчивость обеспечения колхозников хлебом на заработанные трудодни. Так, благодаря относительно высокому урожаю 1949 г. почти 30 % колхозов смогли выдать на 1 трудодень от 1 кг зернобобовых и выше (в 1947 г. — 20,6 %) (см. прил. 10 и 22), однако в 1950 г. таких колхозов оказалось лишь 7 %4. В последующие годы положение с обеспечением заработанных колхозниками трудодней значительно улучшилось, в то же время в 1952 г. 48,6 %, а в 1953 г. 55,4 % колхозов МАССР выдали на 1 трудодень только до 1 кг
' 1 Агеев М. В. Социалистическое преобразование сельского хозяйства Мордовской
АССР / Саранск, 1979. С. 61.
2 История советского крестьянства Мордовии. Ч. 2. С. 76.
3 Агеев М. В. Победа колхозного строя в Мордовской АССР. Саранск, 1960. С. 303.
4 ЦГА РМ. Ф. Р-662. Оп. 3. Д. 48. Л. 28.
207
j
зернобобовых1. Необходимо отметить, что только к началу 1950-х гт. поголовье крупного рогатого скота (в том числе и коров) на территории Мордовии в целом достигло численности 1916 г. (см. прил. 19 и 20).
Одним из важных мероприятий начала 1950-х гг. стало укрупнение колхозов в процессе их объединения, что было объявлено властями в центре и на местах новым проявлением в развитии колхозного строя. В конце 1950 г. в Мордовии вместо 1652 мелких колхозов создали 919 укрупненных коллективных хозяйств. Если до объединения в среднем на один колхоз приходилось 105 дворов и 164 трудоспособных колхозника, то после него — соответственно 188 и 294. Посевная площадь на один колхоз увеличилась с 669 га в 1937 г. до 1005 га в 1950 г.2 В 1950 г. МТС обслуживали 96,5 % всех колхозов республики и обрабатывали 96,8 % их посевной площади, а в 1953 г. почти 100 %. Произошел рост производительности труда механизаторов. Выработка на один условный трактор возросла в среднем по МАССР с 250 га в 1945 г. до 434 га в 1950 г., то есть на 73,4 %, но к 1953 г. снизилась до 428 га3. Количество МТС в республике увеличилось с 62 в 1950 г. до 65 в конце 1953 г., соответственно тракторов с 3559 (83 тыс. л. с.) до 4497 шт. (114,8 тыс. л. с.)4.
Конечно, одним «кнутом» было трудно реализовывать в колхозно-совхозной деревне намеченные грандиозные планы. Чтобы создать видимость заботы властей о колхозах, продолжалась практика списывания или отсрочки их задолженностей перед государством, которые образовывались главным образом из-за отсутствия адекватной оценки состояния сельского хозяйства. Такие действия предпринимались в 1946 г. по итогам войны и в 1949 г. по итогам первых послевоенных лет. Так, согласно постановлению Совета министров МАССР от 8 января 1949 г., с колхозов была списана задолженность прошлых лет в размере 7 млн пуд. зерна (примерно 114,6 тыс. т), 1344 т мяса, 4315 т молока и 1,6 млн шт. яиц по обязательным поставкам государству, 2,3 тыс. пуд. зерна (примерно 37,6 тыс. т) по натуроплате за работы МТС5. Несомненно, это существенно облегчало положение в аграрном секторе, над которым непомерным грузом висели все эти «недоимки», но ничего не меняло в сложившейся системе взаимоотношений государства и колхозной деревни.
1 Агеев М. В. Указ. раб. С. 303.
2 Социалистическое сельское хозяйство Мордовской АССР: сб. док. и материалов. 1945-1980 гг. С. 48.
3 Ломшин В. А. Указ. раб. С. 166.
4 Там же. С. 160.
5 Социалистическое сельское хозяйство Мордовской АССР. С. 48. 208
Все шире применялись и различные виды поощрений за самоотверженный труд в общественном производстве. В 1947 и 1948 гг. сотни тружеников села Мордовии были награждены орденами и медалями Советского Союза, в том числе орденом Ленина — 9 чел., орденом Трудового Красного знамени — 75 чел., медалями «За трудовую доблесть» и «Трудовое отличие» — 175 чел. Звания Героя Социалистического Труда было присвоено колхозникам П. Ф. Анисимову, О. А. Стеняхиной (Ардатовский район), П. И. Равкиной (Атяшев-ский район). В 1949 г. количество награжденных увеличилось еще на 91 чел. Звания Героя Социалистического Труда удостоились работники Чукальской МТС А. П. Узойкин и Н. Ф. Тремаскин, Атяшев-ской МТС — А. С. Гаврилов, колхозница М. М. Горохова (Ардатовский район)1.
В то же время отдельные достижения не оказывали существенного влияния на состояние сельского хозяйства республики, которое характеризовалось в начале 1950-х гг. неустойчивой урожайностью зерновых культур, низкой продуктивностью животноводства, неудовлетворительным использованием имеющейся техники, ошибками в планировании. Однако одними из основных тормозов развития сельского хозяйства оставались фактически бесправное положение основной массы тружеников села, слабая заинтересованность их в результатах своей работы в общественном хозяйстве.
Репрессивная политика в деревне
в военные и первые послевоенные годы
С началом Великой Отечественной войны работы у репрессивных органов существенно прибавилось. «Органы госбезопасности и милиции должны были обеспечивать общественную безопасность и правопорядок, принимать непосредственное участие в мобилизации всех резервов региона для нужд обороны страны»2. В годы войны это выразилось прежде всего в борьбе с распространением антисоветских и пораженческих настроений, дезертирством, бандитизмом, нарушителями трудовой дисциплины в промышленности и сельском хозяйстве, в выявлении германских шпионов и диверсантов. Наказание было ужесточено, все чаще применялась высшая мера социальной защиты, то есть расстрел. Так, за распространение слухов по приговору суда 4 января 1942 г. был расстрелян житель с. Мордовские Юнки
1 История Мордовской АССР. Т. 2. С. 266-267.
2 Мордовия в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Т. 2. С. 97.
209
Торбеевского района Е. Родин, а уроженцу с. Кемля Ичалковского района расстрел был заменен 10 годами лагерей1.
Интересы крестьянства прежде всего затронуло принятие 13 апреля 1942 г. постановления СНК и ЦК ВКП(б) о повышении обязательного минимума трудодней. Так, были расширены меры наказания колхозникам, не выработавшим его без уважительных причин по периодам сельхозработ, вплоть до б месяцев исправительно-трудовых работ в колхозах с удержанием оплаты из трудодней 25 % в пользу колхоза, а также еще раз подтверждались исключение из колхоза и лишение приусадебного участка, согласно постановлению от 27 мая 1939 г. — по итогам года2. Очевидно, власти вели все же себя более сдержанно в отношении таких колхозников, ведь большую часть из них представляли женщины и подростки. Так, до исключения из колхоза и лишения приусадебного участка, являвшегося практически единственным источником существования, по утверждению руководства республики, дело не доходило, и чаще всего применялись различные отработки и штрафы. Например, за период с 1 января по 15 июня 1945 г. в Старошайговском районе из 3629 трудоспособных 1370 чел. не выработали минимума трудодней (37,7 %), из них без «уважительной причины» — 201 чел. (14,6 %), которые были привлечены к ответственности3. Всего же по Мордовии в 1945 г. было предано суду как не выработавших минимума трудодней без уважительной причины 7178 чел., в 1946 г. - 6244, в 1947 г. - 3188 чел.4
С окончанием войны восстановление сельского хозяйства бывших оккупированных и тыловых районов стало одной из приоритетных государственных задач, при этом упор был сделан на усилении командно-административных мер по укреплению колхозно-совхозного строя. Особую тревогу партийно-советского руководства в 1940-х гг. вызывало падение производственной дисциплины в колхозах (см. прил. 36), хронически не выполнялись государственные планы расширения посевных площадей, развития животноводства, закупок хлеба, мяса, молока. В результате после победы была предпринята попытка решить эти и другие проблемы, обращаясь к богатому опыту, полученному еще во время осуществления политики «ликвидации кулачества».
21 февраля 1948 г. Президиум Верховного Совета СССР по инициативе первого секретаря ЦК Компартии Украины Н. С. Хруще
1 Мордовия в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гт. Т. 2. С. 99.
2 Мордовия. 1941-1945. С. 309.
3 Там же. С. 706.
4 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 190. Л. 7.
210
ва принял секретный указ «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни», охвативший со 2 июня всю территорию Советского Союза, за исключением западных областей Белоруссии1.
Основной целью репрессий было запугать народ, сломить нараставшее антиколхозное движение, заставить бесплатно работать полуголодных колхозников и одновременно загнать в колхозы как можно больше жителей села из единоличников, которых априори представители власти считали тунеядцами и бездельниками. Единоличникам предлагалось «по-хорошему» вступить в колхозы, в противном случае им открыто давали понять, что их ожидает ссылка с конфискацией имущества, как это было в начале 1930-х гг. Труженики деревни метко и справедливо назвали это мероприятие «вторым раскулачиванием», тем более что власти широко использовали приемы и методы эпохи коллективизации и «раскулачивания».
Получив секретные указания из Москвы, Мордовский обком ВКП(б) начал решительно и активно реализовывать их в жизнь. Во все 32 райкома партии были направлены особые уполномоченные представители — члены и кандидаты в члены бюро обкома партии, ответственные работники правительства, руководители ряда министерств, в том числе МГБ и МВД. В райкомах партии эти особо уполномоченные представители республиканского уровня на специально закрытых бюро анализировали ситуацию в районе, назначали районных уполномоченных представителей и вместе с ними выезжали в русские, мордовские и татарские села и деревни. На закрытых бюро первичных парторганизаций, если они имелись, или на суженном активе колхоза определялись лица, которые обязательно должны были выступить в поддержку указа или назвать персонально тех, кого необходимо выселить. Опираясь на такую подготовительную работу, собирались колхозные собрания или сельские сходы, где обязательно присутствовали уполномоченные обкома и райкома партии, председатели колхозов и сельских Советов, а также рядовые колхозники из числа колхозных активистов.
Разнарядка на общее количество репрессированных спускалась из Москвы, а обком партии в свою очередь определял каждому району, сколько колхозников и единоличников необходимо выселить. На основании указа по приговорам общих собраний и сельских сходов за невыполнение обязательного минимума трудодней, за антиобщественный, паразитический образ жизни и прочие «грехи» людей
1 Земсков В. Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960. М, 2005. С. 156.
211
выселяли на 8 лет. Чтобы не сбежали, приговоренных сразу после собрания арестовывали. В документах жертвы указа назывались спецпереселенцами, а чаще осужденными.
Кроме выселения, применялась и другая мера наказания для тех, кто якобы уклонялся от трудовой деятельности, а именно предупреждение о возможной высылке. В данном случае для исправления давался испытательный срок от одного до шести месяцев с письменным обязательством исправиться и честно трудиться, выполняя требуемый минимум трудодней. Если же взятые обязательства нарушались, то общее собрание могло заменить предупреждение высылкой.
В ходе «второго раскулачивания» в первую очередь пострадали те, кто выражал недовольство творившимся в колхозах произволом, разоблачал действия членов правления колхоза, нарушавших Устав сельскохозяйственной артели, открыто выступал с критикой действий местных руководителей.
Понимая предстоящие трудности, руководство Мордовии решило апробировать механизм репрессий, выбрав по одному колхозу в семи районах республики (Саранском, Рузаевском, Кочкуровском, Болдовском, Инсарском, Ковылкинском и Козловском), в которых проживал значительный процент колхозников, ведущих «антиобщественный и паразитический образ жизни» и отмечалась слабая трудовая дисциплина. Кроме того, в селах Гумны и Троицкое Ковылкин-ского района и Кочкурово Кочкуровского района были проведены общие собрания граждан. Эти первые собрания (с 17 по 23 июня 1948 г.) прошли для республиканского, районного и местного руководства в основном «удачно». Однако появились и первые проблемы. Так, анализируя общее собрание колхозников колхоза им. Куйбышева Саранского района, райком ВКП(б) отметил пассивность не только колхозников, но и членов партии, которые «отделались молчанием». Более того, против выселения «паразитических» элементов открыто голосовали комсомолка Савичева и депутат сельского Совета Микурева. Осудив это, райком совсем не обратил внимания на такой вопиющий факт, что в колхозе на выселение была определена работавшая в школе учительница1.
Всего в семи районах в собраниях приняли участие 1702 члена колхозов и жителей села из 1930 чел. (или 88 %). На собраниях были внесены 62 кандидатуры к выселению, утверждены 58 чел. Кроме того, 42 чел. предупредили о возможной высылке2.
1 Селиванов А. В. Трагедия крестьянства: «второе раскулачивание» в 1948 г. (на материалах Мордовии) // Исследования П. Д. Степанова и этнокультурные процессы в древности и современности. Саранск, 1999. С. 256.
2 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 642. Л. 10.
212
Выводы из пробных собраний были сделаны в пользу усиления «организационно-идеологической и разъяснительной работы» среди крестьянства, что могло означать только усиление административного нажима и репрессий против сельских жителей.
К 15 июля 1948 г. собрания и сходы о выселении были проведены уже в 70 колхозах и 33 населенных пунктах в 31 районе Мордовии. На них присутствовали 12 650 чел. из 14 256 (или 88,7 %). На собраниях колхозников намечалось выселить 270 чел., а общественных приговоров вынесено на 240 чел., предполагалось предупредить 440 чел., а предупреждены — 455 чел. На собраниях граждан села намечалось выселить 166 чел., а общественных приговоров вынесено на 240 чел., предупреждено было о возможном выселении 64 чел. Всего по колхозам и сельским советам республики к 15 июля 1948 г. было вынесено 396 общественных приговоров на выселение и предупреждено о возможном выселении 519 чел.1
Анализ приговоров общих собраний колхозников, общих собраний (сходов) граждан сельских советов, протоколов и решений районных исполнительных комитетов за июнь-июль 1948 г. показал следующее. На местах пытались максимально исполнить спускаемые директивы о выселении, что, конечно, повлекло массовые нарушения. Отмечались случаи обсуждения кандидатур без присутствия самих «тунеядцев». Некоторые из «претендентов» еще до собраний уехали по вербовке, другие находились в больнице, имели малолетних детей или были престарелыми. Например, Ардатовский исполком 7 июля отменил решение общего собрания колхозников колхоза «Красногвардеец» от 2 июля 1948 г. о выселении члена колхоза М. А. Голюшева, так как он еще 27 июня уехал в Ленинград по вербовке2, Ичалковский райисполком на заседании 31 июля отменил свое решение о выселении гражданки с. Кемля П. И. Мелешиной, так как она «...с 1931 г. страдает болезнью (воспаление матки с частыми маточными кровотечениями), в силу чего не может следовать к месту выселения...»3, Ромодановский исполком на заседании 1 июля отменил решение общего собрания граждан д. Николаевка о выселении Е. Д. Захаровой, имеющей возраст 56 лет, а также о выселении беременной А. А. Ионовой4.
Среди утвержденных на местах к выселению оказывались и участники Великой Отечественной войны, возможно, являвшиеся
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 642. Л. 16.
2 Там же. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 184. Л. 7.
3 Там же. Л. 133.
4 Там же. Л. 52.
213
оппонентами председателей колхозов или сельсоветов. Например, Старошайговский исполком отменил приговор общего собрания колхозников колхоза им. Калинина Ново-Троицкого сельсовета от 12 июля 1948 г. «О выселении колхозника Вишнякова Афанасия Петровича в отдаленные районы СССР сроком на 8 лет». Основанием для отмены приговора явилось то, что А. П. Вишняков являлся участником Отечественной войны, трижды был ранен, награжден медалью «За победу над Германией» и по состоянию здоровья мог выполнять только легкую работу. Однако его предупредили, что «если будет уклоняться от трудового участия в колхозном производстве, то исполком... через месяц вернется к рассмотрению этого вопроса»1.
От «второго раскулачивания» пострадали и колхозники, добросовестно трудившиеся на общественных работах. Так, Старошайговский райисполком 23 июля был вынужден отменить приговор общего собрания колхозников колхоза «Красный партизан» (д. Хитровка) о выселении члена колхоза В. И. Шнякина, так как выяснилось, что он в 1947 г. выработал 225 трудодней, а в 1948 г. — 207 трудодней и поэтому никак не мог считаться «паразитом»2.
Очевидно, что районные исполнительные комитеты были не в состоянии проверять досконально всех подлежавших выселению, тем более что заседания, на которых утверждались эти кандидатуры, чаще всего собирались через день-два после принятия решения собраний колхозников и сходов граждан села, а иногда в этот же день. По протоколам районных исполнительных комитетов, сохранившимся в ЦГА РМ, удалось установить 339 колхозников и единоличников из 30 районов республики, которые были утверждены к высылке из Мордовии3, при этом в данное количество по целому ряду районов не вошли члены семей выселяемых, некоторые из которых изъявляли желание уехать со своими родными.
К осени 1948 г. еще раз были подведены предварительные итоги проведения в жизнь указа от 2 июня. По сообщению, направленному 20 сентября заведующему сельхозотделом ЦК ВКП(б) А. А. Козлову, всего в Мордовии состоялось 97 собраний в колхозах и 52 сельских схода. На собраниях колхозников присутствовали 21 660 чел., или 89,6 % от всех членов колхозов, на сходах — 25 886 чел., или 86,3 % от всего взрослого населения. В колхозах, где проводились собрания, к высылке намечалось 390 чел., а вынесено решений о выселении на 369 чел., намечалось предупредить 699 чел., а предупрежден был
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 184. Л. 297.
2 Там же. Л. 294.
3 Там же. Л. 1-384.
214
721 чел. На собраниях граждан села намечалось выселить 284 чел., а утвердили к высылке 270 чел., были предупреждены 116 чел.1
В октябре руководству республики были представлены следующие статистические данные движения «указников»: осуждено к выселению — 602 чел., утверждено приговоров райисполкомами — 529, отправлен в места расселения — 651 чел., включая 166 членов семей «указников», предупреждено было о выселении — 644 чел., предупреждено о возможной высылке 644 чел. (см. прил. 32). Согласно сообщению министра МВД СССР С. Круглова В. М. Молотову, по состоянию на 22 октября 1948 г. общими собраниями колхозов и крестьян сел были вынесены, а райисполкомами утверждены приговоры о выселении 18 231 чел., с которыми изъявили желание уехать 8068 чел.; в Мордовской АССР соответственно 490 и 165 чел. (всего 655 чел.), в Марийской АССР — 124 и 33 (всего 157), в Чувашской АССР - 62 и 39 (всего 101), в Татарской АССР - 541 и 288 (всего 829), в Пензенской области — 452 и ИЗ чел. (всего 565 чел.)2. По данным же исследователя В. Н. Земскова, к 20 февраля 1952 г. из республик и областей СССР отправлены на спецпоселение 33 012 чел., не считая членов их семей. При этом из Мордовской АССР были выселены — 509 чел., для сравнения: из Пензенской области — 585, Ульяновской — 394, Рязанской — 322, Башкирской АССР — 425, Удмуртской АССР — 396 чел.3
Очевидно, проведенная «организационно-идеологическая и разъяснительная работа» по реализации в жизнь Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. давала определенные результаты. Например, по сообщению председателя Ичалковско-го райисполкома: «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. серьезно помог в укреплении трудовой дисциплины в колхозах. До применения Указа... трудовая дисциплина в колхозах стояла весьма на низком уровне. В 1947 г. из 9429 чел. членов трудовых коллективов не выработали минимума трудодней 1961 чел., или 21 % к общему числу трудящихся. 315 чел. совсем не участвовали в работе колхозов... Руководствуясь Указом... выселено из района в отдаленные районы СССР лиц, ведущих антиобщественный паразитический образ жизни, в количестве 16 чел.
После проведения в жизнь Указа... значительно укрепилась трудовая дисциплина в колхозах. Улучшился выход колхозников на работу, поднялась производительность труда. Если до Указа... в кол
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 642. Л. 31.
2 ГА РФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 373. Л. 76.
3 Земсков В. Н. Указ. раб. С. 157.
215
хозе "Парижская Коммуна" ежедневно выходило на работу 125 чел., выход на работу был 8-9 часов, а кончали работу в 4-5 часов вечера, то после проведения мероприятий ежедневно выходят на работу 175-180 чел. Ныне колхозники, не дожидаясь нарядов бригадиров, а сами идут в 4-5 часов утра и требуют работы...»1.
Однако, как показывают отчеты колхозов за 1948 г., заявления руководителей районов о значительном укреплении дисциплины были преждевременны. Так, если в 1947 г. не выработали обязательного минимума трудодней 21,7% трудившихся трудоспособных колхозников, включая вступивших в колхозы в течение года, то в 1948 г. — 24,3 % (см. прил. 36). Под давлением партийных и советских органов на общих собраниях колхозников принимались решения о значительном повышении обязательного минимума трудодней, что только осложняло положение с его выполнением.
Осенью 1948 г. проверили выполнение обязательств тех колхозников, которые были предупреждены, что будут выселены, если не изменят отношения к общественному труду. Как показывает анализ сообщений с мест, многие из них по разным причинам оказались не в состоянии выполнить повышенные задания. Например, в Ковыл-кинском районе от десяти колхозников на колхозных собраниях потребовали выработать по 200 трудодней. На 10 сентября 1948 г. в колхозе «Передовик» М. Н. Гуськова выработала только 55 трудодней, А. И. Костромитин — 102, А. П. Комонятова — 94, А. И. Орехова — 97 трудодней; в колхозе «Од веле» Т. И. Овчинников — 102 трудодня, Е. И. Терешкина — 107, А. А. Нечаев — 162, Е. О. Меликова — 95, М. А. Моисеева — 65, Е. Е. Илюшкина — 114 трудодней2. Отмечая это как негативный факт, инструктор обкома указывал: «Председатели колхозов... забыли решения колхозников и никаких мер к вышеуказанным колхозникам не принимают. Так же спокойно относится к этому вопросу и исполком райсовета»3.
Особенно тяжело приходилось единоличникам, которых на всех собраниях в первую очередь обвиняли в «сопротивлении развитию и укреплению колхозного строя» и подозревали в организации поджогов и убийств. Часть единоличников дрогнула и подчинилась растущему нажиму властей. Так, с 1 июня по 20 сентября 1948 г. в колхозы вступили 2046 семей, кроме того, возвратились в колхозы 567 чел., ранее вышедших из них4.
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 184. Л. 116.
2 Там же. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 849. Л. 26.
3 Там же.
4 Там же. Д. 642. Л. 32.
216
Политика «второго раскулачивания», самая активная фаза которой в Мордовии в основном приходится на вторую половину июня — июль 1948 г., в главных своих чертах повторила «ликвидацию кулачества» начала 1930-х гт. Она сопровождалась усилением налогового гнета как на единоличников, так и на колхозников, насильственным изъятием сельскохозяйственных продуктов в условиях голода, усилением репрессий, в том числе высылкой непокорных в отдаленные районы страны. «Преемственность замыкалась тем, что раскулачивание и выселение колхозников в 1948 г. по срокам совпадало со снятием с учета спецпоселений и "освобождением" бывших кулаков»1.
В конце 1940-х — начале 1950-х гг. местные власти старались принимать больше решений о предупреждении «тунеядцев», чем об их выселении, или даже отменяли свои прежние постановления о выселении по Указу от 2 июня 1948 г. Например, в результате осуществленной в течение 1949-1950 гг. проверки личных дел из Краснослободского района по состоянию на 1 сентября 1952 г. был возвращен 31 чел., то есть практически все выселенные в ходе «второго раскулачивания» крестьяне. Среди выселенных, а затем по решению райисполкома возвратившихся домой оказались и участники войны, награжденные орденами и медалями, инвалиды третьей группы, добросовестные колхозники, выполнявшие все указания советской власти единоличники2.
Вместо разработки конкретных мер по организации помощи голодающим районам, снижения налогового бремени, хотя бы частичной «либерализации» деревенской жизни руководство Советского Союза в послевоенное время предприняло попытку укрепления партийно-политического влияния в деревне, административного руководства колхозов и совхозов, еще более усилило экономический и внеэкономический нажим на деревню. Тем не менее это не привело к желаемым результатам, а именно к восстановлению в полном объеме довоенного уровня развития сельского хозяйства.
В памяти народной война и первые послевоенные годы оставили самый неизгладимый след. Практически большинство очевидцев того времени, проживающих в селах Республики Мордовия, в своих воспоминаниях указывают на тяжелейшие условия труда, низкую или совсем отсутствовавшую оплату труда в колхозах, личное подсобное хозяйство как основной источник доходов, на хроническое недоедание и голод, бегство населения в другие регионы (например, в Москву и Московскую область, Ленинград, Ташкент (Узбекистан),
1 Зима В. Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х - начала 50-х годов) // Отечественная история. 1994. № 3. С. 120.
2 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 181. Л. 55.
217
Казахстан, Донбасс (Украина)). По мнению селян, жизнь стала в колхозах налаживаться лишь после 1953 г.
Так, жительница с. 2-я Ожга Кадошкинского района Т. И. Ми-щенкова (1924 года рождения) отмечала, что самыми тяжелыми были 1941-1948 гг., голодные годы удалось пережить с большим трудом, хлеб пекли из ореховых сережек, из листьев коневника, из клевера1. На подобные факты указывали в своих воспоминаниях и жительницы с. Енгалычево Дубенского района Т. А. Колосова (1925 года рождения) и М. С. Козлова (1925 года рождения), житель пос. Красный Темниковского района П. Д. Юдаев (1927 года рождения), жительница с. Салазгорь Торбеевского района Н. П. Мугаева (1934 года рождения), жительница с. Выша Зубово-Полянского района А. В. Никитина (1924 года рождения) и др.2 Много было ослабленных и больных, в том числе дистрофией, некоторые умирали от голода. Например, жительница с. Урусова Ардатовского района А. В. Юдина (1927 года рождения) отмечала, что от голода после войны в селе умерли 45 чел.3; житель с. Кишалы Атюрьевского района М. М. Шабайкин (1920 года рождения), фронтовик, вспоминал, что голодные годы пережили не все, у кого двое, у кого пятеро детей умерли от голода4; житель пос. Сосновка Зубово-Полянского района Н. К. Игнатов (1923 года рождения) — что люди ели все съедобное, большинство населения поселка болело дистрофией5.
В результате интенсивной эксплуатации колхозной деревни Мордовии, как и других российских регионов, в чрезвычайных условиях Великой Отечественной войны трудовые и материальные ресурсы оказались значительно подорваны. Крестьянство, внесшее огромный вклад в дело победы над врагом, чтобы почувствовать реальное улучшение своего положения после наступления долгожданной мирной жизни, было вправе рассчитывать на помощь со стороны государства, реформирование колхозной системы и уход от командно-административных методов управления аграрным производством. Однако до 1953 г. деревне пришлось существовать в условиях жесткого режима реставрации довоенной модели колхозной системы, основанной на неэквивалентном обмене стоимостями между городом и деревней при особом административном режиме в сельской местности, что только тормозило восстановление аграрного производства и его дальнейшего развития.
1 РФ ГУ НИИГН при Правительстве РМ. И-1599. Л. 161-165.
2 Там же. Л. 100-105,110-115,121-125,166-170.
3 Там же. Л. 2-5.
4 Там же. Л. 18-22.
5 Там же. Л. 90-95.
Глава 5
СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОТЕСТ КРЕСТЬЯНСТВА МОРДОВИИ ПРОТИВ ПРОВОДИМОЙ АГРАРНОЙ ПОЛИТИКИ
Сопротивление крестьянства Мордовии в годы коллективизации
Социальный протест крестьянского социума против ускоренной ломки традиционных социально-экономических отношений в годы первых пятилеток проявлялся в двух основных формах — пассивной и активной. К пассивной форме можно отнести распространение антиколхозных и антисоветских слухов, крестьянские письма-жалобы в государственные и партийные органы, ускоренный раздел семейного хозяйства, сокращение посева и убой скота, невыполнение различных налоговых сборов и повинностей, пассивное отношение к труду в колхозах, бегство из деревни. К активной форме относились: открытые методы противодействия, среди которых женские «волынки», коллективные выступления в масштабах одного или нескольких сел против принудительного обобществления скота, семян, записи в колхоз, «раскулачивания», а также закрытия православных церквей или мусульманских мечетей; наиболее острые способы борьбы, то есть поджоги колхозного имущества, нападения на сельских активистов, массовые вооруженные выступления.
Уже накануне «великого перелома» советская власть широко использовала в своей политике по отношению к крестьянству методы принуждения, без которых нельзя представить себе коллективизацию начала 1930-х гг. Анализ документов дал возможность В. П. Данилову утверждать, что «все то новое и в жизни, и в языке деревни, что привыкли связывать с событиями начала 1930 г., мы находим в документах, относящихся к началу 1928 г. И отнюдь не в зародышевом состоянии, хотя масштабы их в 1928 и 1930 гг. были, естествен
219
но, совершенно различны»1. С 1927-1928 гг. «чрезвычайные» меры стали играть все более значительную роль при решении актуальных вопросов аграрной политики, и естественно, что это не могло не вызвать решительного противодействия крестьянской массы. Благодаря довольно оперативной и объективной информации с мест, которую давали органы ОГПУ, партийно-советское руководство страны было прекрасно осведомлено о настроениях в деревне. Но даже усиливавшееся с каждым днем недовольство крестьянства не могло заставить его пересмотреть свое отношение к «чрезвычайным» мерам, поскольку они позволяли добиться форсирования укрупнения сельскохозяйственного производства при одновременном усмирении или физическом устранении всех недовольных в кратчайшие сроки. К концу 1920-х гг. крестьяне уже не ограничивались критическими высказываниями в адрес советской власти, а перешли к конкретным действиям, среди которых избиения и убийства партийных и советских активистов, поджоги колхозного имущества, массовые акции протеста и т. д.
Крестьянство Мордовии выступило против перехода к «чрезвычайным мерам» уже в 1928-1929 гг. За 1928 г. было убито и ранено 44 активиста из бедняков, коммунистов и комсомольцев, совершено около 70 поджогов общественных построек и складов зерна2. Следующий год характеризуется еще большим обострением обстановки на селе. Так, с 1 января по 1 ноября 1929 г. было зафиксировано 155 террористических проявлений, в том числе 33 массовых выступлений (см. прил. 33).
Однако в данный период крестьяне еще не были доведены до такой степени возмущения, которая заставила бы многих из них подниматься на борьбу с советской властью. Причина, очевидно, в том, что в указанное время государственное насилие все-таки еще не было направлено на коренное изменение всей жизни села, как с началом массовой коллективизации. Хлебозаготовительные кампании носили сезонный характер, и потому у большинства сельских жителей сохранялась еще надежда на то, что рано или поздно их оставят в покое.
Сталинский вариант ускоренной модернизации сельского хозяйства, который стал усиленно реализовываться с конца 1929 г., несмотря на вполне очевидную взрывоопасную обстановку на селе, представлял собой ломку привычного деревенского образа жизни, фактически лишая крестьян полученной после октября 1917 г. и в годы нэпа свободы.
1 Данилов В. П. Введение (Истоки и начало деревенской трагедии) // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: док. и материалы: В 5 т. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929. М., 1999. С. 52
2 Агеев М. В. Победа колхозного строя в Мордовской АССР. Саранск, 1960. С. 119.
220
Переход к коллективизации и массовым репрессиям против сельского населения вызвал вполне адекватное негативное отношение со стороны самых различных социальных групп крестьянства.
Если за весь 1929 г. массовых выступлений было 42, то только за первую четверть 1930 г. — 178 (см. прил. 34), террористических проявлений — соответственно 208 и 1041. Согласно «Списку селений Мордовской области, в которых проходили массовые выступления и другие террористические проявления»2, за время с 1 января по 22 апреля 1930 г. было зафиксировано 165 выступлений (в том числе в русских селах — 85, в мордовских — 65, в татарских — 15). По далеко не полным данным, в них приняло участие более 35 тыс. чел. в 20 районах Мордовии. В 76 массовых выступлениях принимало участие от 200 чел. и выше. Особенно большой массовостью отличались выступления с участием женщин. Например, в русском селе Парки (Краснослободский район) 12 марта в выступлении приняло участие 600 женщин, в русском селе Покровское (Ковылкинский район) 16 марта — 600 женщин, в мордовском селе Шеромасово (Теньгу-шевский район) 20 марта — 500 женщин, в мордовском селе Новая Потьма (Зубово-Полянский район) 25 марта — 500 женщин. Самыми же массовыми были выступления в с. Пурдошки (Ельниковский район) 24 февраля (1 тыс. чел. обоего пола) иве. Курташки (Рыбкинский район) 11 февраля (3,5 тыс. чел. обоего пола)3. За участие в 167 выступлениях было подвергнуто аресту 2363 чел. Дела на 1027 чел. направлены в тройку при ПП ОГПУ по Мордовской АО4.
Основное количество массовых волнений наблюдалось в тех районах Мордовии, в которых коллективизация к весне достигла 50-процентной отметки или перевалила за нее: Рыбкинский район — 27 выступлений, Ардатовский — 15, Ромодановский — 13, Кочкуровский — 10, Дубенский и Козловский — по 9. Исключением являлся лишь Зубово-Полянский район, в котором коллективизация составила всего 26,4 %, а выступлений было зафиксировано 15 (см. прил. 34). В ответ на значительный рост массовых выступлений в области секретарь Средневолжского крайкома М. М. Хатаевич просил В. М. Молотова «представить Мордовской области возможность выселить эшелон кулацких хозяйств второй категории сверх представленных краю 6 тыс. хозяйств»5, что и было осуществлено.
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. On. 11. Д. 46. Л. 104.
2 Там же. Ф. 269-П. On. 1. Д. 147. Л. 2-3.
3 ЦДНИ РМ. Ф. 269-П. On. 1. Д. 147. Л. 2-3.
4 ЦГА РМ. Ф. 269-П. On. 1. Д. 147. Л. 1.
5 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: док. и материалы: В 4 т. Т. 3. 1930-1934 гг. Кн. 1. 1930-1931 гг. М., 2003. С. 252.
221
Пик проявлений недовольства крестьян приходится на март — 101 выступление из 178 за период с 1 января по 7 мая 1930 г. Секретарь крайкома партии Хатаевич в докладе на расширенном заседании бюро крайкома (17-18 апреля) констатировал, что по краю за 3,5 месяца было 363 массовых выступления1, из них в марте — 222. «Из этих 222 выступлений почти половина приходится на Мордовскую область, которая занимает в этом отношении самое "почетное место"2.
Весной по Мордовии прокатывается ряд крестьянских восстаний, в ходе которых власть на селе переходила временно в руки восставших.
Резкий всплеск выступлений в марте 1930 г. объясняется тем, что крестьяне, узнав о выходе документов, осуждающих насилие и разрешающих выход из колхозов, стали стремиться осуществить данное им право. Однако местным партийным и советским органам давались установки закрепляться на достигнутом, и они часто пытались препятствовать крестьянам покидать колхозы. Лишь угроза всеобщего крестьянского восстания убедила ЦК ВКП(б) пойти на уступки, и это разрядило обстановку на селе.
В качестве одного из самых ярких примеров ответной реакции крестьян на насильственную коллективизацию приведем описание массовых волнений, охвативших 8 сельсоветов в начале марта 1930 г. в Ромодановском районе. В некоторых населенных пунктах они продолжались по 2-3 дня. Все выступления проходили в селениях, где коллективизировано было 100 % крестьянских хозяйств. Наиболее массовый характер они приняли в татарском селе Алтары. В селе были арестованы уполномоченные райкома и райисполкома, был смещен председатель сельсовета, и на общем собрании граждан села выбран новый председатель. Крестьяне требовали роспуска колхоза, освобождения арестованных и расправы с местными активистами. По факту выступлений в Ромодановском районе решением бюро обкома партии была создана комиссия во главе с председателем облисполкома. 7 марта комиссия прибыла в с. Алтары, где было созвано собрание граждан села в количестве 300-400 избирателей, при их общем количестве 900 чел. Однако крестьяне не стали слушать прибывших членов комиссии. Собрание закончилось тем, что было объявлено о роспуске сельсовета и о назначении Революционного комитета во главе с областным работником. Все собрания в селе запре
1 Всего за весь 1930 г. в Средневолжском крае было зафиксировано 777 массовых выступлений, из них 661 с установленным количеством участников, а именно 140 383 чел. См.: Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 803.
2 ЦГА РМ. Ф. 269-П. On. 1. Д. 15. Л. 109.
222
щались. Для подкрепления решения комиссии в село был направлен прибывший из Саранска конный отряд в 20 чел., а кроме того, еще 10 чел. из представителей районного «актива» (то есть всего 30 чел). В ходе проведенной операции арестовано 30 чел., которые затем были направлены в райцентр1.
По данным оперсводки № 7 СОУ ОГПУ от 10 марта, в Ромода-новском районе Мордовской АО была разгромлена «контрреволюционная кулацкая группировка», которая «вела борьбу со всеми мероприятиями соввласти, устраивала нелегальные собрания, на которых обсуждала вопросы способов срыва коллективизации, сбора средств на тракторизацию, ссыпки семенного фонда», и охватывавшая «своей деятельностью селения Лада, Трофимовщина, Уришка, Пушкино, Хилково, Рожновка, Томаево, Новая Пуза, Резоватово и Старая Пуза с центром в селении Лада»2. Подобная организация действовала, по данным оперсводки № 9 СОУ ОГПУ от 1 апреля, и в Зубово-Полянском районе в с. Варжеляй, Новое Четово, Пичиморга, Старое Четово и Малышеве3, в которых было арестовано 36 чел.4 Возможно, что репрессивные органы и несколько преувеличивали организованность крестьян. Однако в некоторых из этих селений волнения вспыхивали неоднократно на протяжении коллективизации.
В апреле, в связи с распадом колхозов активность крестьянства немного снижается, но 48 зафиксированных массовых выступлений по-прежнему свидетельствуют о неблагополучном положении в деревне. Так, 3 апреля в с. Оброчное Рыбкинского района «толпа в 200 чел. мужчин и женщин разобрала семфонд»5. «В с. Слободские Дубровки Краснослободского района толпа мужчин и женщин, состоящая из 200 чел., требовала возврата семян, выселила бедняков из кулацких домов. На другой день толпа в 100 чел. отбила 13 арестованных инициаторов первого выступления»6.
Надругательства над религиозными чувствами верующих (закрытие церквей, аресты священнослужителей), которыми сопровождалась коллективизация, провоцировали не менее массовый характер акций протеста. Так, из 23 зафиксированных с 1 января по 1 марта
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 46. Л. 1-69.
2 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 1. С. 246.
3 В документе эти населенные пункты относились к Зубово-Полянскому району Мордовской АО, однако, согласно административному делению начала 1930-х гг., они входили в Торбеевский район. См.: Список населенных пунктов Средне-Волжского края. Самара, 1931. С. 182-183.
4 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 1. С. 273.
5 Там же. С. 311.
6 Там же. С. 371.
223
1930 г. выступлений 6 были на религиозной почве. Например, в с. Посол Саранского района 2 января было зарегистрировано 300 участников выступления, в с. Ельники Ельниковского района 7 февраля — 100, в с. Кученяево Ардатовского района 12 февраля — 200, в с. Новая Пырма Кочкуровского района 22 февраля — 200 участников1.
Советский и партийный актив сел ряда районов был совершенно деморализован мартовскими постановлениями «центра». Многие сельсоветы дискредитировали себя в глазах крестьян проведением политики коллективизации и «раскулачивания». Поэтому имелись случаи «упразднения» советской власти на селе, как, например, с 1 апреля 1930 г. в с. Оброчное Рыбкинского района, и установления «народной власти»2. Очевидно, что власть, ускользавшая в некоторых местах из рук «растерявшихся» сельсоветов переходила к крестьянскому сходу. В с. Адашево (Инсарский район) сход занял место самоуправления на селе. Он стал принимать решения, никогда прежде не рассматривавшиеся на нем и бывшие не в его компетенции, среди которых восстановление лишенных в праве голоса, возращение имущества «раскулаченным», выступление в защиту церковнослужителей3.
Восстановление в правах и возврат имущества «неправильно раскулаченным» порождал в крестьянской среде уверенность, что все предыдущие действия местных властей незаконны. По селам отмечалось много фактов террора по отношению к активистам колхозного движения, батракам, беднякам и колхозникам. В селах Ачадовского и Зубово-Полянского районов зажиточные крестьяне били окна, посуду, избивали членов семей бедняков, выселяли их из «кулацких» домов и отбирали «кулацкий» скот4.
Второе полугодие 1930 г. характеризуется более спокойным положением в деревне Мордовии.
С зимы 1931 г. на Средней Волге снова разворачивается «наступление на колхозном фронте». Новую волну возмущения на селе в значительной степени ослабили проводившиеся в качестве предупредительных мер массовые выселения крестьянских семей в период с марта по июнь 1931 г. Но это не означало, что крестьянство Мордовии смирилось с проводимыми советской властью репрессиями в деревне.
В первой половине 1931 г. нападениям в Мордовии подверглось 18 % колхозов. На 100 случаев нападений было 29,5 поджогов,
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 46. Л. 74-78.
2 Там же. Ф. 269-П. On. 1. Д. 38. Л. 12 об.
3 Еферина Т. В. Крестьянская община на территории Мордовии в период с 60-х гг. XIX века по 30-е гг. XX века: дис. канд. ист. наук. Саранск, 1995. С. 179.
4 ЦГА РМ. Ф. 269-П. On. 1. Д. 38. Л. 13.
224
44,5 нападений на активистов, 13,7 порча машин, 2,7 отравлений скота и 9,6 прочих1.
В документе, где анализируется обстановка на селе с начала 1931 г. и по первый квартал 1932 г., отмечается, что основная масса террористических актов была в первом и третьем кварталах 1931 г. Во втором квартале (период «усиленной колхозной стройки») доминировали порча и поджоги имущества колхозов, в третьем — непосредственное нападение на советских работников с избиениями и убийствами, а также поджоги их имущества. Дела о поджогах и повреждении имущества социалистического сектора среди всех дел о террористических актах занимали главное место — 46,5 %. В последнем квартале 1931 г. и первом 1932 г. общее число дел о террористических актах снижается, что авторы документа объясняли проведенными арестами с последующим осуждением и ссылкой более 1500 «кулаков». Всего дел по терактам насчитывалось 101, из них нападений на советских работников — 37, поджогов и порчи их имущества — 17, поджогов и повреждений имущества колхозов — 472.
Несмотря на сильнейший экономический, политический и психологический нажим на единоличников со стороны властей, на протяжении марта-июня 1931 г. в некоторых районах области отмечались выходы крестьян из колхозов.
С ноября 1930 по декабрь 1931 г. по далеко не полным данным зафиксировано 45 массовых выступлений3, в которых приняло участие до 8,5 тыс. чел. В некоторых селах Мордовии за период с весны 1930 по конец 1931 г. выступления проходили по нескольку раз. Например, в с. Старое Синдрово (Краснослободский район) выступления отмечались 11 марта 1930 г., 19 марта, 17 июля и 11 ноября 1931 г.; в с. Долговерясы (тот же район) — 11 марта 1930 г. и 17 июля 1931 г.; в с. Протасово (Ичалковский район) — 8 марта 1930 г. и 12 февраля 1931 г. и т. д.4
Средневолжский край в 1931 г. отличался наиболее массовыми формами социального протеста от остальных регионов СССР. Так, за январь-сентябрь 1931 г. в крае было отмечено 432 выступления из 1837 по стране. При этом наибольшее их число прошло в июле — 2405. В Мордовской АО в июле 1931 г. было зарегистрировано (по не
1 Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации, 1927-1932 гг. М., 1989. С. 491-492.
2 ЦГА РМ. Ф. Р-437. On. 1. Д. 6. Л. 74-75.
3 Надькин Т. Д. Деревня Мордовии в годы коллективизации. Саранск, 2002. С. 124-125.
4 Надькин Т. Д. Указ. раб. С. 121-125.
5 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 3. Кн. 1. С. 782.
225
полным данным) 34 выступления (см. прил. 35), основной причиной которых стало проведение скотозаготовок для комплектования стада для колхозов и совхозов Средневолжского края.
8 июля в Старошайговском районе вспыхнуло массовое выступление в с. Лемдяйский Майдан, а также в близлежащих селениях Шадымо-Рыскино и Никольское. Например, для единоличников с. Лемдяйский Майдан контрольные цифры сдачи скота составили: коров — 24,4 % от всего стада, телят — 34,4, свиней 100, овец — 39,1 %. После доведения плана скотозаготовок до отдельного двора на сельской улице началось скопление женщин, раздался колокольный набат, и большое количество граждан собралось к зданию сельсовета. Созванное для разъяснения общее собрание граждан было сорвано, и «толпа» бросилась на уполномоченного райисполкома, нанося ему побои. Массовое брожение продолжалось в течение 9-11 июля. Население «успокоилось» только после прибытия из района спецбригады и изъятия «кулацкого элемента»1. 7 июля в с. Лемдяй того же района собралось около 400 женщин, которые потребовали прекратить ско-тозаготовки. Подобное выступление произошло 13 июля в с. Барки Ковылкинского района2. В Атяшевском районе в с. Киржеманы около 100 женщин, вооружившись лопатами и кольями, направились в поле за землеустроителями и сорвали обобществление озимых посевов3.
С 10 по 14 июля в Ичалковском районе в селах Старая Пуза, Ре-зоватово, Вечкусы, Популево, Большие Сыреси, Селищи, Тарханово, Болдасево, Новые Ичалки прошли выступления, «носившие по некоторым селениям повстанческий характер»4. Все эти села находились друг от друга на расстоянии от двух до восьми километров. Первая волна выступлений по Ичалковскому району прокатилась в конце мая и начале июня (24 мая в с. Новые Ичалки, 2 июня в с. Болдасево).
10-11 июля в ответ на проведение скотозаготовок одновременно почти во всех селениях начались выступления под знаком организованной несдачи скота, разгрома колхозов и избиений представителей власти. Между отдельными селами была установлена пешая и конная связь. Крестьяне сел Болдасево, Большие Сыреси и Вечкусы собрались на общую сходку для обсуждения плана совместных действий.
Главными очагами восстания стали села Резоватово, Старая Пуза, Вечкусы5, в которых и разворачивались основные события. В с. Резо
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 116. Л. 32.
2 Там же. Ф. Р-437. On. 1. Д. 3. Л. 136.
3 Там же. Л. 132.
4 Там же. Д. 2. Л. 18-21 об.; Ф. 269-П. On. 1. Д. 319. Л. 62-74.
5 Село Резоватово — русское, с населением 2892 чел. (745 хозяйств), коллективизация к июлю 1931 г. — 24 %, в 1930 г. в селе на почве обобществления скота было
226
ватово в ночь с 12 на 13 июля «повстанцы» зажгли колхозную сенницу, что было сигналом для сбора. Толпа, вооруженная дубинами, камнями, окружила школу, где закрылись местные и прибывшие из райцентра активисты. «Повстанцы» били окна, срывали двери и стремились перебить людей, находящихся в школе. Только предупредительные выстрелы отогнали толпу и позволили осажденным утром выехать из села. В ту же ночь отряд, присланный из райцентра и состоящий из курсантов Ичалковских курсов партактива под командой завкурсами и уполномоченного ОГПУ (всего 30 человек), вооруженный винтовками и револьверами, прибыл в с. Старые Пузы. Отряд был разделен на две группы. Одна, вооруженная, разбившись по 1-2 человека, направилась производить аресты, а другая, невооруженная, среди которой были и женщины, осталась на колхозном дворе и попыталась путем агитации рассеять толпу. Люди, направленные для арестов, были рассеяны восставшими и бежали за село. Затем толпа приступила к расправе над оставшимися активистами, и начался погром домов колхозников. Ночью были убиты трое безоружных из отряда (в том числе одна женщина) и агроном, а уже утром — приехавший коммунист двадцатипятитысячник Махов. В с. Вечкусы было убито трое шефов из Москвы и избита учительница. Всего же «повстанцами» было убито девять человек, пять тяжело ранено и 25-30 подвергнуто побоям.
Отступивший из с. Старая Пуза отряд сразу дал сообщение о происшедшем в г. Саранск, и 13 июля в 17 часов сюда прибыл конный отряд милиции. Он встретил ожесточенное сопротивление в данном селе. Восставшие были вооружены камнями, кольями, специально подготовленными самодельными пиками на длинных древках, косами и вилами. Но к 16 часам 14 июля с помощью оружия сопротивление было подавлено. Милицейский отряд встретил огнем и наступление «повстанцев» из с. Резоватово, которые попытались помочь восставшим из с. Старая Пуза.
В ходе подавления выступлений в селах Старая Пуза, Резоватово и Вечкусы со стороны «повстанцев» было убито 30-35 чел. и ранено 10-15 чел. Затем милицейский отряд приступил к карательным акциям против безоружного населения. Через два дня после ликвидации выступления в с. Вечкусы милиционерами, по устному распоряжению начальника отряда (он же начальник райуправления милиции), в ходе проведения арестов семи человек — якобы непосредственных
массовое выступление, в котором участвовало до 200 чел.; село Старая Пуза - русское, с населением 1836 чел. (386 хозяйств), коллективизация - 4 %, в 1930 г. было массовое выступление с участием до 200 женщин на почве ареста местного попа; село Вечкусы -русское, с населением 1660 чел. (510 хозяйств), коллективизация -8%. См.: ЦГА РМ. Ф. Р-437. Оп. 1.Д.2.Л. 20.
227
участников убийств коммунистов, были расстреляны четверо граждан села. Позднее выяснилось, что среди расстрелянных оказались: 1) Данилов Федор — 56 лет, середняк, три года был членом сельсовета (расстрелян по ошибке вместо другого человека); 2) Косолапов Борис, 18 лет, был сыном середняка, председателя сельского суда (расстрелян на огороде); 3) Романов, 37 лет, маломощный середняк; 4) Панин, 70-80 лет, раскулачен, участия в выступлении не принимал. Кроме того, еще 14 июля по прибытии в село были расстреляны принимавшие участие в выступлении середняк Балкин и вдова красноармейца Князькина. Задержанные по подозрению в участии в выступлениях крестьяне зверски избивались охраной. Так, от побоев умер в больнице после освобождения середняк Десяев. Арестованного Кузнецова избивали вместе с женой и дочерью.
По факту незаконных расстрелов было проведено расследование. Дело было взято на контроль Средневолжской краевой прокуратурой, а затем и Прокуратурой РСФСР и Наркоматом юстиции. Краевые органы предложили провести следствие без шума и помнить, что главное — это судить организаторов выступлений. В итоге понесли наказание только непосредственные исполнители расстрела: одного сняли с работы, а другого судили за превышение власти. Начальник отряда милиции в ходе следствия не раз менял свои показания и в итоге отказался от первоначального признания своей вины, а затем продолжил работу на других постах.
К ответственности за участие в выступлениях были привлечены 258 крестьян. Дело было разделено на две части. В отношении 146 «кулаков-главарей» дело передавалось для рассмотрения во внесудебном порядке в Коллегию ОГПУ, а в отношении середняков и бедняков в числе 112 человек направлялось для рассмотрения в судебном порядке в Областной суд. В дальнейшем, в октябре 1931 г., 48 рядовых участников бедняков и середняков были освобождены1.
17 июля 1931 г. в с. Старое Синдрово приехала бригада колхозников для выполнения плана скотозаготовок. Их встретила группа граждан, которые заявили, что если будут забирать скот, то жители села сожгут колхоз — это «осиное гнездо». Когда же колхозники стали насильно отнимать скот, крестьяне ударили в набат. Сбежалось все население с. Старое Синдрово и Синдровского завода, вооруженное палками, камнями, вилами и кольями. Членов бригады стали избивать с криками «Кому надо колхозы, этих мы всех подушим и перебьем». В результате колхозников вытеснили из села. Во время этих событий была застрелена женщина-крестьянка и ранен комиссар.
1 ЦГА РМ. Ф. Р-437. Д. 2. Л. 18-21 об.; Ф. 269. On. 1. Д. 319. Л. 62-74.
228
Массовые беспорядки (около 500 участников) охватили еще такие села, как Долговерясы, Каймарское и Новое Синдрово. В тот же день в с. Старое Синдрово прибыл вооруженный отряд из с. Долговерясы во главе с уполномоченным ОГПУ, который и подавил восстание. 14 человек были привлечены к ответственности по статье 59-2 УК1 и сосланы на срок до 10 лет2 .
Весной-летом 1932 г. по Мордовской АО снова прокатилась волна массовых выступлений, вызванных разными причинами. Так, только за апрель-май было зафиксировано 13 выступлений, в которых приняло участие более 1250 чел., 18 поджогов колхозного имущества, 7 покушений на жизнь колхозных работников3.
В апреле в ряде сел Мордовии вспыхнули «беспорядки» в связи с проведением призывной кампании. Например, в с. Трофимовщина Ромодановского района допризывники 1910 г. рождения, «будучи в пьяном виде и собрав около сельсовета толпу около 200 чел., состоящую в большинстве из единоличников, явились в сельсовет и потребовали выдачи им активистов села». Со стороны призывников и толпы раздавались выкрики: «Забрали всех коров и нас берете на войну! Мы пойдем воевать с оружием, но повернем его в обратную сторону! Советская власть — не жизнь, а могила!» Беспорядки в селе были ликвидированы, при этом аресту подверглось 25 чел. Подобные выступления отмечались и в других районах области4.
Массовые выходы из колхозов также часто сопровождались выступлениями. Так, в селах Ахматово и Дубровка Атяшевского района
1 Статья 59 УК РСФСР, принятая 6 июня 1927 г., рассматривала особо опасные преступления против порядка государственного управления.
«Массовые беспорядки, сопровождающиеся погромами, разрушением железнодорожных путей или иных средств сообщения и связи, убийствами, поджогами и другими подобными действиями, влекут за собою:
а) в отношении организаторов и руководителей беспорядков, а равно всех участников, совершивших указанные выше преступления или оказавших вооруженное сопротивление власти, — лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже двух лет, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты — расстрела, с конфискацией имущества; б) в отношении прочих участников — лишение свободы до трех лет.
Массовые беспорядки, не отягченные преступлениями, указанными выше, но сопряженные с явным неповиновением законным требованиям властей, или противодействием исполнению последними возложенных на них обязанностей, или понуждением их к исполнению явно незаконных требований, влекут за собою: лишение свободы на срок до одного года». См.: УК РСФСР. М., 1929. С. 40-46.
2 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 13. Л. 382,520.
3 Там же. Ф. Р-437. On. 1. Д. 9. Л. 28.
4 Там же. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 116. Л. 161,189.
229
в июне 1932 г. прошли выступления женщин (в первом участвовало до 100 чел., во втором — до 300 чел.) с требованием ввиду необеспеченности колхозников продовольствием и творившегося безобразия в колхозах (пьянство и воровство руководства) удовлетворить их заявления о выходе, раздать посев в единоличное пользование, возвратить скот1.
В с. Куликовка Теньгушевского района, в котором в колхозе находилось 100 % населения, 10 июля 1932 г. в выступлении приняло участие до 300-400 женщин. Они требовали: «Обеспечьте детей и престарелых хлебом, а потом заготовляйте для государства»2. В июле выступления прокатились также и по селам Темниковского района: 18 июля в с. Ковыляй (300 чел.), 17-18 июля в с. Жегалово (от 200 до 400чел.) иве. Селищи (от 100до200чел.)3.
О том, что обстановка на селе летом 1932 г. в Мордовии была нестабильной и любое непродуманное действие руководства вело к взрыву возмущения, свидетельствует следующий факт. Колхоз «Красный Октябрь» в с. Чукалы Болынеигнатовского района являлся показательным по всем отраслям и за успешное выполнение планов весенней посевной был премирован. В колхозе состояло все население села. Однако 19 июля 1932 г. в селе произошло массовое выступление, в котором приняло участие до тысячи колхозников. Поводом явилось избиение пьяным председателем колхоза колхозницы во время работы на поле. Собравшиеся колхозники заявили, что пока не уберут председателя колхоза, работать не пойдут. Были выкрики: «Давайте, разделим посевы!» И только благодаря «усиленной массовой работе» колхозницы были успокоены, и утром 20 июля 50 % колхозников вышли на работу4.
Вспыхивали волнения и на религиозной почве. Так, 2 октября в с. Кендя (Ичалковский район) женщины в количестве 60 чел. вышли на улицу с требованием разрешения службы попу в церкви5 .
В одном из спецдонесений (декабрь 1932 г.) говорилось о неустойчивом политическом положении в Ардатовском районе, которое проявлялось в росте антисоветских настроений среди различных социальных слоев села вплоть до массовых выступлений (д. Малое Кузьмине и с. Баево). Как отмечалось в донесении, основной причиной стал перенапряженный план хлебозаготовок. Один из
1 ЦГА РМ. Ф. Р-437. On. 1. Д. 9. Л. 29-30.
2 Там же. Ф. Р-238. On. 11. Д. 116. Л. 441.
3 Там же. Ф. 269-П. On. 1. Д. 474. Л. 2.
4 РФ ГУ НИИГН при Правительстве РМ. И-1269. Л. 155.
5 ЦГА РМ. Ф. Р-238. On. 11. Д. 116. Л. 400.
230
крестьян-середняков предлагал поехать с жалобой на непосильные налоги во ВЦИК. При этом он ссылался на опыт села Мишуково Чувашской АССР, в которое после жалобы якобы приезжала «тройка ВЦИК, многих арестовала за перегибы»1.
На всем протяжении 1932 г. фиксировались случаи террора против местных руководителей, активистов и колхозников. Приведем лишь некоторые из них: 3 мая в с. Мордовскополянские выселки Краснослободского района бригадиру колхоза Константину Якушки-ну и его брату были нанесены ножевые ранения, от которых Константин скончался; в ночь на 11 июля по дороге к Большому Игнатову был убит бригадир по хлебозаготовкам, член ВКП(б) Ильин; в ночь на 27 августа совершено покушение на председателя колхоза «Гроза» Киржеманского сельсовета Терентьева после расширенного заседания правления колхоза о ходе уборочной и озимого сева; 3 октября в с. Михайловка Ромодановского района группа единоличников избила колхозников; в ночь на 5 октября в д. Трегубовка Старошайгов-ского района выстрелом в окно был тяжело ранен «активный колхозник» Ф. Тарасов2.
Голод 1932-1933 гг. стал рубежом в переходе от доминирования активного сопротивления крестьянства Мордовии аграрной политике советского государства к преимущественно пассивным его формам (невыполнение государственных повинностей, «агитация» против колхозов, крестьянские письма-жалобы, сокращение посевов, уход в город или другой район, уклонение от общественных работ). Это связано с тем, что основная масса крестьянства устала морально и физически от нескольких лет непрерывного противостояния власти, наиболее активные противники коллективизации или были физически уничтожены, или находились в тюрьмах или ссылке. Ослабило конфронтацию и очевидное смягчение политики в отношении деревни, значительная часть которой была коллективизирована и пыталась приспособиться к жизни в новых колхозно-совхозных условиях.
Однако невысокая оплата трудодней, являвшаяся результатом действия остаточного принципа распределения сельхозпродукции в колхозах, полуголодное существование вызывали недовольство колхозников. Трудовая дисциплина в аграрном секторе была на низком уровне, массовым стало увиливание от сельскохозяйственных работ в колхозах, МТС, а также и в единоличном секторе. В то же время члены колхозов большую часть сил и времени стремились отдавать
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 116. Л. 419.
2 Там же. Л. 264,400,440.
231
личным приусадебным хозяйствам, которые позволила иметь советская власть по новому Уставу сельхозартели 1935 г.
Об отношении к труду говорят следующие факты: в августе 1936 г. в колхозах «Заветы Ильича» и «Од ки» Старошайговского района не выходило на работу до 50 % трудоспособного населения1. По сведениям заместителя председателя Госплана СССР Демидова, в СНК СССР в МАССР по годовым отчетам колхозов за 1939 г. 23,7 % колхозников не выработало установленного минимума трудодней и 6,7 % совсем не участвовали в общественном производстве (для сравнения: в Пензенской области соответственно 35,2 и 9,1 %, в Тамбовской соответственно 28,4 и 9,6 %)2. В отдельных районах Мордовии в неурожайные 1938-1939 гг., по данным Л. Г. Филатова, на работу выходило только 20-30 % колхозников3.
Еще более внушительные размеры приняла проблема отказа от сельскохозяйственных работ среди единоличников, которые на всем протяжении второй половины 1930-х гг. составляли значительную часть сельского населения. Так, по данным на весну 1936 г., в с. Подлясово Зубово-Полянского района более 200 единоличников отказались от весеннего сева из-за отсутствия семян и стремились уехать куда-нибудь на заработки (10 хозяйств уехало в Сибирь)4. Единоличники с. Большие Березники Е. Клюдкина и А. Сустайкина говорили среди односельчанок: «Лошадей у нас нет, сеять не будем, пусть отбирают нашу землю в колхоз, нам на ней делать нечего, и без земли проживем. А то каждый год сеем, а хлеба не видим. Все отбирают в государство, так что нам нет никакого интереса заниматься хлебопашеством»5. Подобные факты отмечались в Кочкуровском (с. Сабаево), Ельниковском (с. Никольское, Новодевичье, Стародевичье и др.), Ковылкинском (с. Кочелаево) и других районах6. Большинство глав семей единоличников находились в отходе. Например, в Токмовском сельсовете Рыбкинского района из 527 хозяйств занималось сельским хозяйством только 37, а остальные 490 находились в отходе, в том числе 441 вне района7.
Негативными последствиями проводимой в годы первой и второй пятилеток аграрной политики стало то, что коллективизация и рас
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 16. Л. 108.
2 Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 513.
3 Мордовия в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: В 2 т. Т. 1. Саранск, 2005. С. 152
4 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 11. Д. 87. Л. 37.
5 Там же. Ф. 228. Оп. 3. Д. 18. Л. 67.
6 Там же. Ф. 269. Оп. 2. Д. 270. Л. 90.
7 Там же. Л. 94.
232
кулачивание, массовые депортации «кулаков», бегство крестьян из деревни из-за чрезвычайно тяжелых жизненных условий, переселение их по вербовке, репрессии во время «Большого террора» вызвали значительное снижение численности сельских жителей Мордовии.
В целом обстановка в довоенной деревне была довольно неспокойной. Тревожное международное положение, постоянное муссирование военной опасности на фоне провалов в аграрной политике внутри страны не способствовали стабилизации социальных отношений в сельской местности. Непрерывно фиксировались всплески антигосударственных настроений, рост преступлений против общественной собственности, распространение различного рода слухов и агитации против колхозов.
В связи с продажей хлеба государству в октябре 1935 г. были зафиксированы резко отрицательные проявления со стороны отдельных колхозников. В колхозе «Заветы Ильича» Ковылкинского района Г. Мошалов в момент общего собрания 7 октября выступил и сказал: «Вы нас хотите ограбить и оставить голодными», снял пиджак и набросился на президиум собрания1. В Ромодановском районе председатель колхоза в д. Дмитровка Пятинского сельсовета Лепин на совещании председателей колхозов и сельсоветов района выступил против хлебозакупок, заявив, что «преподносимый план не реален, что колхозники и он сам против продажи такого количества хлеба государству»2.
По-прежнему отмечались и угрозы активу села и колхозникам. Например, в Алексеевском сельсовете Ельниковского района Д. Кузнецов 12 января 1937 г. заявил члену сельсовета Д. Шитову: «Дождетесь скоро того времени, когда уж жару колхозникам и активистам дадим»3. В д. Алексеевка 8 февраля 1937 г. единоличник 3. Курманов угрожал колхозникам С. Лукшину и В. Лукшину: «Вот, подождите, доживете, мы свое возьмем и все вернем. Как Вы у нас ломали постройки и отбирали скот, это Вам так не пройдет»4.
Массовые акции протеста не были характерны для второй половины 1930-х гг., но, очевидно, сельские жители не забыли о бурных событиях начала десятилетия. Например, действия властей по искоренению всякого напоминания о религиозном прошлом по-прежнему вызывали бурную реакцию. 7 апреля 1935 г. в день религиозного праздника «Благовещение» в с. Каргашино Зубово-Полянского рай
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 2. Л. 308.
2 Там же. Л. 309.
3 Там же. Д. 22. Л. 132.
4 Там же.
233
она собралась толпа женщин с требованиями и криками: «Уберите яровизированные семена из здания церкви, ибо церковь нужна для богослужения. В силу того, что в это время в селе находился работник НКВД Тарасов, массу уговорил, и женщины разошлись». Инициаторы массовки (двое «кулаков») были арестованы. В село приехали народный следователь и судья. В результате за невыполнение государственных обязательств 5 «кулаков» и ряд середняков были осуждены на 2 года1. 20 июля 1937 г. в с. Болотниково Лямбирского района произошло массовое выступление колхозников и единоличников в количестве около 300 чел., имевшее целью не допустить слом закрытой в 1935 г. церкви2.
Из деревни не прекращался поток жалоб. Единоличники требовали вернуть незаконно изъятое имущества в ходе «раскулачивания» за невыполнение государственных заданий, колхозники жаловались на нарушения Устава сельхозартели, на пьянство, растрату денег, издевательства над ними руководящего состава колхозов. Единоличникам, как правило, отказывали, в то же время многие жалобы колхозников подтверждались в ходе проверок, а виновные и невиновные в злоупотреблениях властью карались3. Более того, власти сами потворствовали доносам на местных руководителей, особенно в ходе «Большого террора» 1937-1938 гт.
Военная угроза со стороны капиталистических государств, о которой так много говорили в 1930-е гг., порождала в деревне иллюзию помощи с их стороны в защите коренных интересов единоличного крестьянства, в том числе и военного вмешательства. Весной 1936 г. работники НКВД фиксировали подобные факты в Старошайгов-ском, Ковылкинском, Зубово-Полянском и других районах МАССР. Так, в Болыпеигнатовском районе в с. Андреевка, Пикшель и других периодически появлялись неизвестные лица, которые под видом наследников царя «дочери Ольги» и «сына Алексея» среди населения вели агитацию против коллективизации, распространяли слухи о скором свержении советской власти4. Только с 1 января по 22 марта 1936 г. по различным статьям УК РСФСР за срыв весенней посевной кампании и антисоветскую агитацию было заведено 168 уголовных дел, по которым привлечено 260 чел.5
1 ЦГА РМ. Ф. Р-238. Оп. 3. Д. 2. Л. 77.
2 Там же. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 22. Л. 329.
3 Там же. On. 1. Д. 183. Л. 112,123; Ф. Р-175. Оп. 2. Д. 27. Л. 6,20,24,42.
4 Там же. Ф. 269-П. Оп. 2. Д. 270. Л. 5.
5 Там же.
234
В целом протестные проявления в период сталинской коллективизации развивались от доминирования преимущественно активных форм в период ускоренного строительства колхозов в годы первой пятилетки к постепенному переходу в основном к пассивным формам, оказавшихся достаточно эффективными и наименее болезненными для крестьянства.
Формы и методы социального протеста крестьянства в военные и послевоенные годы
Социальный протест как ответная реакция крестьянского социума на политику советского государства, проявившийся в двух основных направлениях: во-первых, в сфере хозяйственно-экономической жизни и, во-вторых, в сфере общественно-политических отношений, стал неотъемлемой частью его взаимоотношений с властью и в течение 1940-х гг.
Начало Великой Отечественной войны вызвало среди сельских жителей Мордовии противоречивую реакцию: с одной стороны, небывалый патриотический подъем, желание защитить свою Родину от захватчиков, а с другой — всплеск антисоветских настроений или, по выражению секретаря Старошайговского райкома партии, «оживление недобитых вражеских кулацких элементов»1. Например, член колхоза «Заря Свободы» Старошайговского района Я. Голин во время проведения митинга заявил: «Пусть Гитлер приходит, а мы ему поможем»; жительница с. Атемар Саранского района А. Мухоторова говорила: «Гитлер нас разобьет, скоро душить будут коммунистов»2, рабочий совхоза «Коммунар» Лямбирского района Ф. Кузнецов в первые дни войны распространял слух, что «гитлеровские войска уже в 25 км от Москвы»3, жительница с. Кишалы Атюрьевского района М. Поршина говорила: «Германия взяла Москву бы, тогда войну бы прекратили, и нам стало бы лучше»4 .
Морально-политическая обстановка в районах МАССР особенно в первые, самые трудные месяцы войны, как отмечалось в докладных записках партийно-советских руководителей, была неспокойной. Очевидно, что раны, нанесенные деревне в предвоенное десятилетие, еще не зажили и некоторые из сельских жителей не испытывали ни
1 Мордовия. 1941-1945: сб. документов. Саранск, 1995. С. 37.
2 Там же. С. 37.
3 Там же. С. 42.
4 Там же. С. 50.
235
какого желания отдавать жизнь за советскую власть. В Мордовии в военные годы за «антигосударственную деятельность» было арестовано 1040 чел., в основном это были сельские жители, большая часть из которых (535 чел.) в первые месяцы. Распространялось дезертирство, причем большинство из задержанных дезертиров — это репрессированные, «раскулаченные» крестьяне и т. д. Всего в войну по республике было схвачено 4715 дезертиров и 860 чел. «уклоняющихся от призыва»1. Среди «неблагополучных» районов считались: Лям-бирский — 220 дезертиров, Торбеевский — 205, Зубово-Полянский — 176, Ромодановский — 175, Атюрьевский — 148, Кадошкинский — 123, Старосиндровский — 122, Ельниковский — 112 дезертиров. Активизировали свою преступную деятельность банды, в которые часто входили дезертиры, совершавшие разбойные нападения, грабежи и убийства. В 1943 г. в Мордовии было ликвидировано 23 банды, в которых состояло 93 чел., в 1944 г. — 20 банд (76 чел.), в 1945 г. — 19 банд (60 чел.)2.
Хотя дезертирство и бандитизм и отражали подъем протестных отношений в сельском сообществе, но жесткая и бескомпромиссная борьба с ними правоохранительных органов в условиях военного времени носила вполне оправданный и закономерный характер.
Полуголодное состояние деревни в годы Великой Отечественной войны могло еще найти оправдание в глазах простого колхозника или рабочего совхоза. Однако ужесточение политики в отношении деревни после победы над германским фашизмом и японским милитаризмом вызывало негативную реакцию, на формы проявления которой существенное влияние оказал послевоенный голод.
Анализ положения на селе в послевоенный период свидетельствует о том, что государство по-прежнему рассматривало деревню как источник трудовых ресурсов и продовольствия, были сохранены законы военного времени, усилены репрессивные меры в отношении деревенского населения. При этом совершенно игнорировались жизненные интересы сельских тружеников, которые оставались на положении людей «второго сорта». Колхозники были лишены некоторых прав, касающихся личной свободы: на добровольный выход из колхоза, на свободу передвижения, на легальный выбор места работы. Им было отказано в выдаче паспортов общегражданского образца, оказались недоступны почти все социальные гарантии, имеющиеся к тому времени у рабочих и служащих: право на гарантированный и регулярно выплачиваемый заработок, нормированный рабочий день,
1 Мордовия в период Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг. Т. 2. С. 100.
2 Там же. С. 105-106.
236
оплату сверхурочных, больничных листов, оплачиваемый отпуск, государственную пенсию по старости или инвалидности и т. д.
Наиболее массовыми формами крестьянского протеста хозяйственно-экономического направления в МАССР стали уклонение от обязательных повинностей (неучастие в общественных работах, растаскивание колхозной собственности, невыполнение обязательств по сдаче сельхозпродукции государству, рост хозяйств-«недоимщиков»), а также легальный и нелегальный исход из колхозов.
Колхозники старались сократить долю своего участия в общественном хозяйстве, тем более что оплата труда (натуральная и денежная) была минимальной или совсем отсутствовала. Так, в 1946 г. почти в 30 % колхозов Мордовии совсем не выдали хлеба на трудодни, в 58 % выдали от 100 до 300 г, в 1947 г. — соответственно в более 3 % и 38 %, в 1948 г. - 13,6 % и почти 60 % (см. прил. 22).
Уклонение колхозников от трудового участия в «общественном хозяйстве» артелей в военные и послевоенные годы приняло массовый размах. Документы отчетности колхозов фиксировали две категории «уклонистов» — это колхозники, не принимавшие участия в колхозном производстве в течение всего года, и члены сельхозартели, работавшие, но не выработавшие установленного государством «годового минимума трудодней», то есть трудившиеся с недостаточной степенью интенсивности. На пленуме Мордовского обкома ВКП(б) в 1945 г. секретарь обкома Кочергин говорил, что в колхозах не выполняется обязательный минимум трудодней. Он напомнил, что в Законе от 29 мая 1939 г. в пункте № 14 сказано: «Рекомендовать колхозам установить, что трудоспособные колхозники и колхозницы, вырабатывающие в течение года ниже указанных норм, должны считаться выбывшими из колхозов и потерявшими права колхозников»1. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 мая 1939 г. установило порядок лишения приусадебных участков колхозников, не вырабатывающих минимума трудодней, однако в жизнь оно не претворялось. Поэтому обком ВКП(б) выработал рекомендации, среди которых наиболее важными были: 1) навести строжайший порядок в пользовании приусадебными участками; 2) добиваться строжайшего соблюдения выработки установленного минимума трудодней и участия всего трудоспособного населения в труде; 3) организовать решительный отпор частнособственническим и рваческим элементам2.
1 КПСС в резолюциях и решениях съездов... Т. 6. М., 1971. С. 170.
2 Красная Мордовия. 1945.10 июня.
237
Если в 1944 г. в колхозах МАССР число колхозников, не выработавших установленного минимума трудодней, составляло 66 626 чел. (32 % от общего числа трудоспособных колхозников), а не выработавших ни одного трудодня — 9210 чел. (4,4 %), то в 1945 г. уже соответственно 74 554 чел. (31,4 %) и 13 041 чел. (5,5 %)*. Из них более 66,5 % составляли женщины. По отдельным районам и колхозам в военные годы положение с трудовой дисциплиной было еще хуже. Например, в Большеберезниковском районе не выработало минимума трудодней в 1944 и 1945 гг. более 50 % колхозников, в Кочкуровском районе — более 30 %2. В колхозе «XVIII партсъезд» Рузаевского района из числившихся 220 трудоспособных колхозников на работу выходило не более 60 чел. (27 %), да и они работали только с 10 до 16 часов с двухчасовым перерывом (то есть всего 4 часа в сутки)3, в колхозе «Вторая пятилетка» Большеигнатовского района в 1944 г. из 88 трудоспособных не выработало минимума трудодней 47 чел. (53,4 %)4. С другой стороны, в Темниковском районе число не выработавших трудодней в 1945 г. составляло всего 0,03 %5.
В 1946 г. отношение к труду в лучшую сторону не изменилось. Так, на июнь 1946 г. (за первый период сельхозработ) только не выработавших минимума трудодней колхозников насчитывалось 49 215 чел. (или 22 %), из которых без уважительной причины — 13 838 чел. (или 6 %). В суд для привлечения к судебной ответственности были переданы дела на 5290 чел., из которых 1469 чел. были осуждены по состоянию на 5 июня по 27 районам республики6. Всего по итогам 1946 г. число колхозников, не выработавших установленного минимума трудодней, составило 60 892 чел.7 (или 25,3 % от числа трудившихся), а не выработали ни одного трудодня 11 056 чел. (или 4,5 % трудоспособных мужчин и женщин) (см. прил. 36).
Если судить по сводному отчету за 1947 г., ситуация несколько изменилась и в целом выработка трудодней увеличилась. Однако 56 697 колхозников (21,7 %) по-прежнему «отлынивали» от работы, при этом более 80 % из них составляли женщины8 .
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 222. Л. 58.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же. Д. 29. Л. 18.
5 Там же.
6 Там же. Д. 199. Л. 15.
7 Если включать в это число и подростков от 12 до 16 лет, также трудившихся в колхозах, то количество не отрабатывающих обязательного минимума трудодней существенно вырастет.
8 ЦГА РМ. Ф. Р-662. Оп. 32. Д. 42. Л. 30.
238
В 1948 г. в колхозах Мордовии снова наблюдается увеличение количества работавших колхозников, не выработавших минимума трудодней. Так, их число, согласно сводному отчету, составило 66 717 чел. (24,1 %), а также тех, кто совсем не принимал участия в общественных работах, с 10 081 в 1947 г. увеличилось до 15 561 чел. в 1948 г. (то есть с 4,1 до 6,2 % )К
Анализ отчетов районных сельхозотделов показывает, что наиболее тяжелое положение с трудовой дисциплиной на протяжении нескольких лет складывалось в Зубово-Полянском районе (в 1946 г. работало «спустя рукава» более 50 % колхозников, в 1947 г. — 45,9 %, в 1948 г. - 35,9 %), в Болдовском районе (31,1 %, 30,1 % и 24,0 %), в Мельцанском районе (37,8 %, 30,2 % и 33,4 %), в Атюрьевском районе (37,2 %, 24,7 % и 30,1 %), в Теньгушевском районе (32,5 %, 26,7 % и 35,5 %), в Рузаевском районе (39,3 %, 26,9 % и 28,2 %)2. В 1946 г. из колхозов республики выбыло 1440 колхозников, не выработавших обязательного минимума трудодней, в 1947 г. — 880 чел., а в 1948 г. — уже 1635 чел., кроме того, исключено из колхозов в 1946 г. 1030 чел., в 1947 г. - 461 чел., а в 1948 г. - 838 чел.3
Трудовая дисциплина в колхозах оставалась низкой и в страду. Например, в колхозах имени Кирова и имени Калинина Ардатовского района, «13 мая» и «Большевик» Козловского района, «Красное знамя» Старошайговского района имели место поздний выход и ранний уход с работы, хотя рабочий день длился не более шести часов. На вопрос «Изленились?» колхозники отвечали, что просто нет заинтересованности в работе. Они хотели «лишь бы заработать минимум, дающий право на усадьбу, да выходить, чтоб не приставали»4.
Колхозники часто были работать в полную силу именно из-за полуголодного состояния.
Коммунисты и комсомольцы, которые, казалось бы, должны показывать пример остальной массе населения, также не особенно желали зарабатывать трудодни. Например, в колхозе «Путь Ильича» Ладско-го района братья Сарыченковы, члены ВКП(б), уклонялись от общественных работ, а занимались распиливанием леса, зарабатывая по 60-70 руб. в день. На вопрос «Почему не хотят работать в колхозе?» отвечали: «Если работать в колхозе, то нечем будет прокормиться и будешь ходить голый». В этом же районе учитель-комсомолец Пятаев заявлял: «В первую очередь надо обработать приусадебные участки,
1 ЦГА РМ. Ф. Р-662. Оп. 32. Д. 43. Л. 50.
2 Ломшин В. А. Деревня Мордовии в послевоенные годы. Саранск, 2006. С. 113-115.
3 ЦГА РМ. Ф. Р-662. Оп. 25. Д. 1. Л. 8-137; Д. 2. Л. 9-137; Д. 3. Л. 1-359; Оп. 32. Д. 39. Л. 54; Д. 42. Л. 30; Д. 43. Л. 54.
4 Там же. Ф. 269-П. Оп. 5. Д. 431. Л. И.
239
а потом работать в колхозе. Если свой участок не обработаешь, нечего будет есть, а с колхозом не проживешь»1. В колхозе «Первое мая» Болыпеигнатовского района коммунист и член правления Стенькин вместо посевных работ копал свой огород, а другой член правления Якушев в 12 часов ночи запряг в плуг пару колхозных лошадей и уехал обрабатывать свою усадьбу2.
В 1947 г. в Мордовии из 7297 коммунистов-колхозников на севе работали всего 3346 чел., или 45 %. Члены ВКП(б) стремились устроиться на руководящие должности и на трудные участки работы не шли. Так, в колхозе «Красная армия» Атюрьевского района из 14 коммунистов ни один в поле во время посевной не работал, а все устроились на административно-хозяйственные работы кладовщиками, весовщиками, сторожами3.
Довольно значимую роль среди экономических форм социального протеста колхозников в рассматриваемые годы играли «покушения на колхозную собственность», и прежде всего — самовольные захваты «общественной земли» в целях расширения личного приусадебного хозяйства.
Однако борьбу за «незаконные» земельные «захваты», вопреки официальной версии властей об активизации спекулятивных и рваческих элементов, прикрывающихся членством в колхозе, нельзя рассматривать как стремление крестьян к дополнительной наживе, источнику обогащения. Она никогда не выходила за рамки борьбы с голодом в целях обеспечения приемлемого уровня биологического выживания и велась за жизненные, насущные интересы крестьянства. Захваты земли занимали одно из важнейших мест в системе социального протеста и являлись одной из форм приспособления крестьянства к сложившейся форме хозяйствования. Не случайно хозяйственные органы отмечали, что «в республике нарушения закона о земле получили массовое распространение»4.
Размеры этих прирезок были, в массе своей, очень невелики, сопоставимы с размерами личных огородов. Однако такие действия колхозников расценивались властями как злостное и социально-опасное преступление, направленное на «подрыв общественного хозяйства колхозов», а виновные в захватах строго карались.
Одной из форм социального протеста колхозников в экономической сфере стало «хищение и растаскивание колхозного имущества»,
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 222. Л. 58.
2 Там же. Л. 59.
3 Там же. Д. 385. Л. 25,28-31.
4 Там же. Д. 229. Л. 33.
240
которое носило как организованный, так и спонтанный характер. Высокий уровень эксплуатации, низкие доходы крестьянской семьи, голод заставляли сельских жителей рассматривать колхозное имущество как один из источников существования. Доказательством тому служит то, что расхищались в основном продукты питания и корм для скота. Пик массовых хищений приходился на первые, самые голодные послевоенные годы.
Не гнушались хищениями и представители местного руководства, многие из которых чувствовали себя новыми «помещиками». Председатели колхозов часто «переавансировали» себя и правление колхоза деньгами и продуктами, «обменивали» свой некачественный скот на самый продуктивный из колхозного стада, платили из натуральных доходов колхозов государственные поставки за себя и за родственников и т. д. Хлеб и другие продукты питания раздавались по ордерам и запискам, тем самым нарушался порядок распределения доходов в колхозах. Из колхозов бесплатно или за низкую плату представителями районных учреждений брались колхозный скот, хлеб, семена, корма. Например, в Рузаевском районе районными работниками за 1945-1946 гг. из колхозов было взято незаконно и бесплатно 5474 кг хлеба1. По республике с 1 января по 1 сентября 1946 г. за растрату были осуждены 67 председателей правлений колхозов и 13 председателей сельсоветов2.
В то же время в некоторых колхозах их председатели стремились помочь рядовым колхозникам, пытаясь спасти людей от голода, скот от падежа, а также обеспечить семенами новую посевную кампанию, не надеясь на помощь государства. Такие руководители также привлекались к уголовной ответственности. Например, председатель правления колхоза имени Куйбышева Дубенского района, член ВКП(б) в течение июля из нового урожая на внутриколхозные нужды «разбазарил» 1120 кг хлеба, тогда как государству сдал только 30 ц3. Председатель правления колхоза «Коммунар» Ромодановского района Зеленцов умышленно не сдавал государству хлеб в количестве 50 ц, заявляя, что он этот хлеб разделит на трудодни4. В Атю-рьевском районе в колхозе «Новая жизнь» вместо 13 га пшеницы семенного участка было обмолочено 17 га, в колхозе «Заветы Ленина» вместо 27 — 61 га5.
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 385. Л. 41.
2 Там же. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 137. Л. 168.
3 Там же. Л. 146.
4 Там же. Л. 323.
5 Там же. Л. 451.
241
Значительный урон восстановлению и дальнейшему развитию производительных сил сельского хозяйства Мордовии, как и России в целом, наносил отток сельских жителей из деревень через легальные и особенно нелегальные каналы. Только за 1946 г. из районов республики планировалось провести вербовку более 14 тыс. чел. для различных работ, в том числе и за ее пределами1.
Масштабы легальных, регулируемых государством каналов перераспределения людских ресурсов (организованный набор в промышленность, мобилизация молодежи через систему подготовки трудовых резервов, призыв на военную службу) не могли удовлетворить всех желающих. Стремясь избежать экономического и правового гнета в рамках колхозной системы, крестьянство всеми силами пыталось покинуть деревню или хотя бы изменить свой социальный статус, оставаясь проживать в сельской местности. Молодые парни после окончания службы в армии старались остаться на службе или вербовались на стройки. Всеми правдами и неправдами пытались получить паспорт, уехать в город и девушки.
«Именно в "самовольном", несанкционированном бегстве крестьян со всей очевидностью проявлялся протест против нищеты и бесправия»2. Ежегодно сотни колхозников покидали деревню без разрешения правлений артелей, то есть самовольно. Послевоенный голод подхлестнул этот процесс. Например, согласно докладной записки руководству МАССР от председателя Краснослободского райисполкома Денисова и секретаря райкома ВКП(б) Каверина, «в связи с плохими видами урожая моральное состояние населения весьма подавленное. Уже свыше 130 семей без разрешения выехали из района (в Ленинград, Горький, Сибирь)»3. Секретарь Атяшевского райкома ВКП(б) Чернов в июне 1946 г. сообщал: «В настоящее время в районе создалось тяжелое положение, большое количество населения в колхозах хлеба не имеет. В связи с этим большая часть колхозников самовольно уходят с работы, уезжают в другие области» (например, в Горьковскую область)4.
Не менее развиты были различные формы протеста и в сфере общественно-политических отношений. В послевоенной деревне встречались и радикальные настроения, которые проявлялись в умышленном уничтожении колхозного и государственного имуще
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 131. Л. 3-50.
2 Безнин М. А. Социальный протест колхозного крестьянства (вторая половина 1940-х - 1960-е гг.) // Отечественная история. 1999. № 3. С. 89.
3 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 137. Л. 80.
4 Там же. Л. 18.
242
ства, в покушениях на жизнь представителей власти, распространении антисоветских слухов и т. д.
Такого размаха террористических актов, как в годы коллективизации, очевидно, не было. Однако в целом ряде сел Мордовии отмечались случаи покушений на местное руководство. Так, 1 января 1947 г. в деревне Круженки Ковылкинского района «на посиделках гражданами этого же села тремя братьями Беляковыми на почве мести, за то, что летом при проверке приусадебных участков, было отрезано 0,41 га земли, был избит член избирательной комиссии, он же бригадир колхоза имени Ворошилова Сивцов»; 13 марта 1947 г. в 20.00 во время совещания с колхозным активом, которое проводилось в помещении избы-читальни Козловского сельсовета Инсарского района, с улицы через окно из пистолета неизвестным лицом (потом выяснилось, что им был гражданин с. Козловка единоличник И. Н. Ермаков, лейтенант запаса, демобилизованный из армии в июне 1946 г.) был произведен выстрел в председателя колхоза А. А. Курочкину; вечером 12 мая 1947 г. во время проведения общего собрания колхозников колхоза имени Андреева Мельцанского района был тяжело ранен председатель колхоза С. Е. Герасимов; в начале весны 1948 г. произведены поджоги домов председателей колхозов «Мазый пак-ся», «Якстерь тяште» Рыбкинского района и «13 лет Октября» Кочкуровского района, а также председателя колхоза имени Ворошилова Ардатовского района1.
В июне 1946 г. министр госбезопасности МАССР Корниенко сообщал: «В настоящее время антисоветскими элементами в МАССР враждебная агитация проводится в следующих направлениях: 1. Стремление скомпрометировать в глазах населения пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР. 2. Против колхозного строя. 3. Восхваление государственного строя Англии и Америки и надежды на их вооруженное вмешательство и давление на Советское правительство. 4. Восхваление репатриантами условий жизни за границей. 5. Распространение церковниками и сектантами провокационных слухов о скором падении Советской власти и роспуске колхозов. Имеет место также вовлечение церковниками и сектантами молодежи в свою среду»2.
О массовом распространении среди сельского населения Мордовии антисоветских настроений все же говорить не приходится, однако тяжелое положение, сложившееся в деревне после войны, являлось для этого довольно благодатной почвой.
1 ЦГА РМ. Ф. 269-П. Оп. 5. Д. 642. Л. 32; Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 136. Л. 58,313.
2 Там же. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 138. Л. 410.
243
Об имевших место надеждах на изменения в сельской жизни в районах республики могут свидетельствовать следующие примеры. Так, один из работающих в Ширингушском районе сельскохозяйственных специалистов заявлял следующее: «Колхозники давно потеряли веру в развитие колхозов и работают в них постольку, поскольку это дает им право числиться колхозниками, иметь за это льготы по сравнению с единоличниками и возможность кое-что утащить: хлеб, сено, солому и так далее»1. В Торбеевском районе колхозник говорил: «...Все равно скоро этих колхозов не будет, будет другая власть в нашей стране. Все имущество, которое раньше отбирали у крестьян, возвратят им обратно»2.
Побывавшие за границей солдаты, а также бывшие военнопленные могли сравнить условия жизни сельского и городского населения в странах Европы и в СССР. Например, бывший военнопленный, проживающий в Рузаевском районе, с иронией рассказывал: «За время моего пребывания в плену мне пришлось побывать во многих государствах Запада: в Германии, Польше, Франции, Испании, Италии, Дании, Голландии, Швейцарии, Бельгии. На Западе живут плохо, особенно в Швейцарии и Франции. Ну, какая это жизнь, если у простого жителя имеется дом из 10 комнат, несколько голов крупного рогатого скота, автомашина, мотоцикл и несколько велосипедов. Такая жизнь мне не нравится, так не знаешь, чего надо предпринять: проехать на велосипеде или же прокатиться на машине... Что это за жизнь, если не знаешь, какой костюм надеть, потому что у него десять и более костюмов. В таких случаях теряешься. А мы живем и не знаем, что нас ожидает. Нам не приходится думать над тем, какой костюм надеть»3.
Правовое бессилие крестьян перед властями, униженное социальное положение, их отчужденность от общеполитического процесса вели к росту общественной апатии колхозников. Низкий уровень социальной активности можно с полным основанием рассматривать как своеобразную форму социального протеста.
В послевоенный период все более распространенным становится отказ членов колхоза посещать общие собрания, тем более что «колхозная демократия» изначально являлась декоративным институтом. Например, в одном из «злополучных» районов республики — Зубово-Полянском — в отчетно-выборных собраниях колхозов, посвященных итогам хозяйственной деятельности за 1946 г., не
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 138. Л. 330.
2 Там же.
3 Там же. Д. 136. Л. 332.
244
приняли участия до 30 % членов колхозов, а по итогам 1948 г. — уже 50,2 %К
Не особенно приветствовали сельские жители и новые инициативы властей по укреплению дисциплины в колхозах с помощью выселения лиц, «злостноуклоняющихся от трудовой деятельности и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни».
В докладных записках местные руководители сообщали, что на собраниях практически все присутствующие голосовали за выселение представленных председателем колхоза или председателем сельсовета людей. Но, как показывают протоколы, в самих собраниях участвовали далеко не все колхозники или граждане села. Например, на общем собрании колхозников сельхозартели «Путь Ленина» Болотниковского сельсовета, состоявшегося 28 июня 1948 г., из 171 присутствовало 151 чел. (87,2 %). Выселению в «отдаленные районы Советского Союза» подлежало семь человек. За выселение в зависимости от конкретных лиц голосовало от 53,6 до 74,0 % присутствующих, а остальные, видимо, воздерживались2.
Социальная апатия проявлялась и в отношении крестьян к главному священному политическому действию советского государства — выборам в представительные органы власти — советам всех уровней. Так, 16 января 1946 г. на собрании колхозников в п. Сель-жай Салазгорьского сельсовета Торбеевского района, при обсуждении вопроса о выборах в Верховный Совет СССР и о кандидатах в депутаты, участник войны И. Ф. Мурзаев, бывший председатель колхоза, заявил, что всех выдвинутых кандидатов он знает, но голосовать за них не будет, поскольку депутаты живут хорошо, а прибывшим с фронта нечего есть. В с. Ромоданово в ночь на 26 января 1946 г. были похищены неизвестными лицами вывешенные на мосту через р. Ин-сар портреты Сталина, Ворошилова и Буденного3.
В условиях советской однопартийной системы все кандидаты в депутаты баллотировались от блока коммунистов и беспартийных, то есть на безальтернативной основе. Официальная печать широко распространяла данные о всеобщем участии граждан в выборах (количество не участвующих в выборах не превышало 1 -2 % всех избирателей) как свидетельство всенародной поддержки избранного курса. Однако многие избиратели шли на выборы не столько для того, чтобы реализовать свои политические убеждения, сколько из-за ра
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 138. Л. 243; Ф. Р-662. Оп. 25. Д. 3. Л. 80.
2 Там же. Д. 185. Л. 1.
3 Там же. Д. 136. Л. 37.
245
зумного конформизма, стремясь не дать повода властям заподозрить их в нелояльности.
Обстановку в послевоенной деревне Мордовии представители органов власти могли представить как по различным секретным донесениям, так и по письмам в армию членов семей и односельчан военнослужащих, перлюстрированных органами военной цензуры МГБ МАССР. О них уже упоминалось выше, но все-таки приведем еще несколько выдержек за 1946 и 1947 гг.
Из письма М. Ф. Ледяйкиной, с. Мордовское Давыдове Кочку-ровского района (датировано апрелем 1946 г.): «Сыночек, ты знаешь нашу жизнь, едим одну мякину да листки. Легче бы в гроб лечь, чем так жить, да к тому же наложили большие налоги. В колхозе корма нет. Предколхоза стал раскрывать соломенные крыши домов колхозников, а соломой кормить колхозный скот. У нас сени уже раскрыли»1.
Из письма Н. Г. Зиновьевой, с. Трепаловка Ардатовского района (датировано 9 апреля): «Мы живем плохо, разоряют нас налоги. За 1945 г. наложили 1700 руб. денег, 40 кг мяса, 75 яиц. Продали теленка и все отдали за налог, а сейчас требуют налог за 1946 г., хотят отобрать у нас последнюю корову. Справку твою не признают»2.
Из письма Н. П. Рыбкиной, с. Налитово Дубенского района (датировано 14 мая): «Живу я очень плохо: едим одни листки, даже потеряли вкус и забыли о том, что есть белый хлеб. Усадьбу отобрали в колхоз. Что остается делать? Умереть и успокоиться»3.
Из письма П. В. Трифонова, с. Изосимовка Ковылкинского района (датировано 25 мая): «В колхозе дело обстоит очень плохо, остается много земли не засеянной, поля не паханы. Весь народ ходит как чумной, из колхоза хлеба ни грамма не получили и ожидать нечего. На колхоз надежды нет»4.
Из письма А. Морозовой, с. Навлей Болдовского района (датировано 2 июня): «Жизнь наша невыносима. Огород мне сначала дали, а теперь не дают, им жалко 0,15 га. Наши сельские руководители ни о чем не думают. Они, как гады, приехали сюда и издеваются над женщинами. Эх, ведь только Сталин не знает об этом, что творится. У кого мужья геройски погибли, им не только помощь, а, наоборот, над ними издеваются. И земли-то не дали и не считают за людей»5.
Из письма П. Явкина, с. Кельвядни Ардатовского района (датировано 7 июня): «Дорогой сынок, 6 июня к нам пришли из сельсовета
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 136. Л. 298.
2 Там же. Л. 322
3 Там же. Л. 318.
4 Там же. Л. 322.
5 Там же. Д. 137. Л. 43.
246
и хотели отобрать овец за заем. Мама не хотела отдавать, ее избили. Больше бил секретарь сельсовета, также избили и Ваську за мою старую работу, хотя это незаконно. Они были пьяные. Миша, я попрошу тебя написать жалобу в райком и прокурору. Изложи, как Вы защищали Родину, и как я работал за Советскую власть и как работаю. У меня весь интерес отпал к работе»1.
Из письма А. Курковой, с. Летки Старошайговского района (датировано 16 июня): «Жизнь наша очень плохая. Нет у нас ни кусочка хлеба, ни одной картошки. Все мы лежим опухшие и, наверное, нам придется скоро погибнуть голодной смертью. Да еще наложили на нас большие налоги и теперь ходят каждый день и требуют выплаты. Что нам делать? И так нет ничего, да последний литр молока отбирают»2.
Из письма Н. И. Турлаевой, с. Оброчное Атюрьевского района (датировано 22 июня): «Павлик, кормимся лебедой, народ стал пухнуть. У кого были на руках документы, те все уехали куда-нибудь, а сейчас не отпускают. Придется здесь нам погибнуть голодной смертью. Хлеба нет, а на работу гонят, если не пойдешь, то осудят. Там нам, колхозникам, подошла гибель»3.
Из письма И. Ф. Баринова, с. М. Кузьминка Ардатовского района (датировано 30 августа): «Брат Леня, приедешь и поглядишь на нас сирот, как мы тут маемся. Милый братец, везде один я замучился, и дома и в колхоз гонят работать. Вот так и маемся, а есть нечего. Сам знаешь, как поесть хочется и нет ничего, ни соли, ни хлеба»4.
Из письма М. Г. Лисанина, с. Теныушево (датировано 13 сентября): «Дела в нашем колхозе, можно сказать, плохие. Вместо хлеба выросла трава, да и та стоит в поле. Работать никто не ходит. Рожь еще не убрана, овес и просо тоже только начали жать... а колхозникам о хлебе и думать не приходится»5.
Очевидно, по мере демобилизации количество подобных писем-жалоб сокращалось. Однако положение в деревне и в 1947 г. практически не менялось, и поэтому сельские жители продолжали писать в военные части своим родственникам и знакомым, которые еще не вернулись в родные края. Десятки выдержек из их писем направлялись каждый месяц в райисполкомы Советом министров республики для проверки изложенных фактов и принятия мер.
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 137. Л. 41.
2 Там же. Л. 52.
3 Там же. Л. 50.
4 Там же. Л. 217-218.
5 Там же. Л. 307.
247
Из письма М. Г. Сусловой, д. Самозвановка Торбеевского района (датировано 1 января 1947 г.): «Я живу очень плохо, можно сказать весной погибну совсем и, наверное, с тобой не увидимся. Если вербоваться, силы моей не хватает, здоровье плохое, скотины нет никакой, продала свою одежду и только этим кормлюсь»1.
Из письма жителя с. Малые Березники Ромодановского района (датировано 6 февраля): «Добрый день сынок Володя! Володя, председатель нашего колхоза И. А. Белов, завхоз Макар колхоз наш довели до такой степени, что ничего не стало, подходит весенняя посевная, а семян никаких нет. Сейчас пришло отношение, чтобы все семена найти у колхозников, а у колхозников у самих ничего нет, потому что они 6 лет ничего из колхоза не получали, а руководство только каждый день пьянствует»2.
Из письма жителя д. Нагорная Чамзинского района (датировано 21 февраля): «Здравствуй сынок Женя! В нашей деревне жить становится нельзя, потому что правление пьянствует, везут каждый для себя, а нам даже не дают быка съездить в лес. А нас только стращают, что посадим. На собрании ничего нельзя сказать»3.
Из письма жителя д. Чекаево Пурдошанского района (датировано 1 марта): «Из колхоза колхозникам хлеба не дали ни грамма, народ продает дома и уезжает в разные стороны. Наш колхоз совсем упал»4.
На самые вопиющие факты издевательств, особенно над семьями военнослужащих, власти были вынуждены реагировать и наказывать виновных в этом местных руководителей. Необходимо отметить, что без указаний центральных органов, требовавших неукоснительно выполнять различные государственные задания, такого размаха насилия в деревне не было бы.
Главными виновниками своего бедственного положения колхозники считали представителей местного уровня власти, то есть председателей колхозов или председателей сельсоветов. С высшим же уровнем власти колхозники связывали надежды на лучшее будущее. Часто коллективные письма о своем неблагополучии крестьяне посылали по адресу высших лиц государственной власти. Их число было значительным. Например, только в Мордовский обком ВКП(б) за 1947 г. поступило 1674 писем, жалоб и заявлений, за 1948 г. — 1354 жалоб5. В жалобах в основном говорилось, что местные руко
1 ЦГА РМ. Ф. Р-228. Оп. 3. Д. 138. Л. 164.
2 Там же. Л. 223.
3 Там же. Л. 216.
4 Там же. Л. 364.
5 Там же. Ф. 269-П. Оп. 4. Д. 849. Л. 1; Оп. 5. Д. 34. Л. 1-2. 248
водители пьянствуют, присваивают колхозное имущество, грубо попирают права колхозников.
«Потепление» с 1943 г. в отношениях советской власти и церкви привело к возрождению деятельности загнанной в угол православной церкви и в Мордовии. В 1945 г. на территории республики действовало семь церквей (одна в г. Саранске и шесть — в селах и деревнях). С 1944 по 1946 г. было подано 514 заявлений от верующих 170 населенных пунктов МАССР с просьбой об открытии церквей. С 1947 по 1949 г. поступило еще 303 заявления из 138 пунктов. Власть позволила открыть к 1955 г. всего 27 церквей1. Активизировались не только православные, но и мусульманские верующие, и в татарских селах стали действовать мусульманские мечети (например, в селах Алтары и Пензятка Лямбирского района2). В ряде сел верующие сами открывали нелегальные места богослужения. Например, в с. Атюрьево Атюрьевского района, с. Четь-Верхляй Торбеевского района, с. Троицк Ковылкинского района, с. Старый Ковыляй Пурдошанского района и других3. Религия для крестьян служила «лучиком света» в их тяжелой повседневной жизни.
Возрождение религиозного сознания не могло не беспокоить советско-партийное руководство, тем более что во время религиозных праздников в ряде сел отмечались случаи прекращения работ в колхозах, оживилось паломничество к «святым» местам. Такое положение вещей с точки зрения воинствующих атеистов было недопустимо, и с начала 1950-х гг. официальная идеология перешла к открытому наступлению на религию и церковь.
Анализ различных форм социального протеста крестьянства в многонациональной Мордовии в первые послевоенные годы показывает, что оно стремилось оказать сопротивление неоправданно высокому изъятию ресурсов из деревни, «сигнализировало», что рост насилия со стороны представителей советско-партийных органов и руководства колхозов и совхозов, пытавшихся любой ценой выполнить установки центра, ведет к деградации сельского хозяйства и гибели сотен и тысяч сельских жителей. Большой отпечаток на характер методов протеста накладывал относительно невысокий уровень политического и правового сознания крестьян. Всю вину за создавшееся положение они в основном перекладывали на местную власть, при этом видя свою истинную защиту и опору в центральной власти.
249
Советское законодательство также не подвергалось какой-либо критике со стороны сельских жителей.
Крестьянство, оказывая пассивное (в основном) и активное сопротивление власти, не преследовало, конечно, цель разрушения сложившейся в Советском Союзе политической системы, пытаясь лишь смягчить, приспособить ее «к нуждам крестьянского хозяйства на «взаимовыгодных» условиях»1.
В зависимости от задач, которые ставились перед органами партийно-советской власти, и степени преобладания насильственных методов при их решении, в развитии протестных отношений крестьянства к аграрной политике советского государства в конце 1920-х — начале 1950-х гг. можно выделить 4 основных периода:
1) 1928 — осень 1929 г. — «предколлективизационный период», обычно отождествляемый с «чрезвычайными» хлебозаготовками, «перегибами» в ходе индивидуального налогообложения, и как ответ — рост протестных настроений в сельском обществе;
2) осень 1929 — первая половина 1933 г. — период «бури и натиска», для которого характерно широкое распространение, с одной стороны, насильственных мер при организации колхозов, а с другой — активных форм крестьянского протеста. Именно в начале этого периода, по мнению Н. А. Ивницкого, страна оказалась фактически на грани гражданской войны2, что, несомненно, повлияло на политику советского правительства, вынужденного смягчить давление на деревню. Несмотря на свою многочисленность, крестьянские выступления, как правило, ограничивались рамками одного или нескольких сел и так и не слились в единое массовое движение, поскольку для этого у большинства крестьян по-прежнему не хватало организаторского потенциала и политической грамотности. Более того, крестьяне в большинстве своем выступали лишь против конкретных акций властей (коллективизации, «раскулачивания», хлебозаготовок) и действий отдельных лиц (местных партийно-советских работников, комсомольцев, колхозных активистов) и не считали себя ярыми противниками советской власти, за которую они боролись лишь десятилетие назад. Уже со второй половины 1931 г., когда, например, в Мордовии в колхозы вошло более 2/3 хозяйств, а из деревни были удалены наиболее активные противники коллективизации, социальная активность крестьянства постепенно стала понижаться;
250
3) вторая половина 1933 — первая половина 1940-х гг. — отказ крестьянства от активных форм социального сопротивления означал его переход на более глубокий уровень обыденного сопротивления государственной политике в деревне. «Как стратегия сопротивления пассивный протест оказался достаточно эффективным и наименее болезненным для крестьян»1. При этом пассивный протест, особенно его экономические формы, оказывали более разрушительное воздействие на развитие потенциала аграрного сектора экономики региона. В военные годы, особенно вначале, широкое распространение пораженческих настроений, дезертирство, всплеск преступлений против «социалистической» собственности, разбои и убийства.
4) вторая половина 1940-х гт. — ужесточение государственного давления на колхозное крестьянство и еще оставшихся единоличников. По-прежнему в данное время в основном распространены пассивные формы протеста при единичных случаях вооруженной индивидуальной борьбы.
No comments:
Post a Comment
Note: Only a member of this blog may post a comment.